Карин Монк - Ведьма и воин
Она с волнением смотрела на мальчика, чувствуя, как к горлу подкатывает ком. До встречи с Дэвидом ее знакомство с детьми ограничивалось только юными Максуинами, которые обзывали ее, кидались камнями и убегали при ее приближении. Она считала, что дети либо глупы, либо жестоки, а чаще и то, и другое вместе. Но Дэвид изменил ее взгляды. Проведя столько времени рядом с ним, она поняла, что дети быстро освобождаются от страха и ненависти, внушенных им взрослыми, и начинают ценить людей по их достоинствам, как это произошло между ней и Дэвидом. Сын Макдана был милым и ласковым мальчиком, и, ухаживая за ним, она поняла, что значит любить ребенка больше самой себя.
Она не позволит причинить ему вреда.
Она обещала Кларинде, что останется и поможет ей родить ребенка, но теперь это невозможно. Ей нужно уйти сегодня же, чтобы избавить клан от новых атак. Сознание того, что она нарушает обещание, данное самой близкой подруге, угнетало ее, но она была уверена, что Кларинда поймет: и Марджори в состоянии оказать ей помощь при родах, а возможно, к ней присоединится и Летиция. Эти две женщины гораздо больше понимают в этом, чем Гвендолин, поскольку сами рожали детей.
– Неужели необходимо проткнуть себя мечом, чтобы понять, как нужно лечить раны? – загадочно спросила Мораг, появляясь в дверях. – Я принесла тебе чистое платье, – продолжила она, не дожидаясь ответа на свой вопрос, и не без грациозности переступила через лежащую на полу груду мокрой одежды. – Я не могу позволить тебе разгуливать по коридору в одном пледе, хотя ты и выглядишь в нем весьма соблазнительно.
Она положила на измятую кровать чистую сорочку и аметистового цвета платье, которое еще раньше подарила Гвендолин.
– Спасибо, – сказала Гвендолин, пытаясь побороть смущение, что ее застали голой в спальне лэрда.
– Не за что, – ответила Мораг и опустилась на стул возле очага. – Я, конечно, стара, но прекрасно помню, что значит быть молодой и полной страсти.
– Я вовсе не полна страсти, – сказала Гвендолин, надевая сорочку через голову.
– Ошибаешься, моя милая. В тебе ее столько, что ты не позволяешь себе поддаться ей, боясь, что если приоткроешь эту дверцу, то утонешь в мощном потоке желания. Ты считаешь все плотское слабостью, и это пугает тебя, поскольку ты вынуждена была сдерживаться, никогда не показывать своих чувств, будь то гнев, любовь или даже обычная потребность в дружбе. К сожалению, ты была права. Если бы ты прислушалась к зову своего сердца и не сдерживала себя, Максуины давно бы уже нашли не один повод сжечь тебя на костре.
Гвендолин молча одевалась.
– В Алексе, наоборот, когда-то было столько задора и огня, что мы задавали себе вопрос, научится ли этот шельмец вести себя так, как подобает лэрду, – сказала Мораг, и губы ее растянулись в легкой улыбке. – Касалось ли дело женщин, охоты или войны – он думал только о собственном удовольствии, не заботясь о последствиях. Клан вздохнул с облегчением, когда Флора наконец завоевала его сердце. Она сумела вызвать к жизни и более серьезные стороны Алекса, сохранив его пылкость. – Она вздохнула. – К несчастью, когда Флора умерла, она забрала часть его души с собой. Он впал в безумие, и мы боялись, что это навсегда. Собственно, так и случилось. Когда он наконец пришел в себя, знакомый нам пылкий молодой человек исчез, и его место занял другой, который, похоже, не знал других чувств, кроме гнева.
Гвендолин закрыла глаза, и ее сердце заныло при воспоминании о всепоглощающей страсти, которая охватила их с Макданом этой ночью.
– Тебе не хочется уходить, – заметила Мораг.
Гвендолин приоткрыла глаза и пристально посмотрела на нее. Хотя она не верила, что Мораг способна предвидеть будущее, необыкновенная проницательность старухи не вызывала сомнений.
– Я должна…
Мораг на мгновение задумалась.
– По крайней мере тебе кажется, что ты должна. Думаю, именно в этом дело.
– Роберт не успокоится, пока не получит меня, – объяснила Гвендолин. – А когда он вернется, жестокости его не будет границ. Если я останусь, то исполнится предсказание Элспет о том, что я принесу Макданам смерть и разрушения.
– Глупости, – отмахнулась Мораг. – Тебе так долго пришлось выслушивать дурацкие обвинения, что ты начинаешь верить им. Ты должна по-новому взглянуть на себя, Гвендолин, но не глазами, – задумчиво продолжила она. – Только тогда ты сможешь разобраться в себе.
– Я не могу остаться, Мораг, – с сожалением ответила Гвендолин.
Мораг несколько мгновений разглядывала ее, а затем кивнула:
– Очень хорошо. Но ты должна сделать одно дело, прежде чем уйдешь. Нельзя нарушать данную другу клятву.
– Если ты имеешь в виду обещание помочь Кларинде родить ребенка, то я не в состоянии выполнить его, – извиняющимся тоном сказала Гвендолин. – Я должна уйти, прежде чем утихнет буря, чтобы Роберт не смог…
– Гвендолин, иди скорее! – взмолилась Изабелла, вбегая в комнату. – У Кларинды начались схватки, а эта ужасная Элспет сидит рядом и говорит, что будет принимать у нее ребенка!
Гвендолин подхватила юбки и бросилась к двери.
* * *– Уходи! – морщась от боли, кричала Кларинда Элспет. – Я не хочу тебя здесь видеть!
– Если я уйду, твой ребенок умрет, – бесстрастно сказала Элспет, привязывая кусок веревки к одной из стоек в ногах кровати. – Ты этого хочешь, глупая девчонка?
– Камерон, – еле слышно всхлипнула Кларинда, – пожалуйста, заставь ее уйти. Пожалуйста!
– Камерон гораздо лучше себя ведет и способен здраво рассуждать, – сказала Элспет, бросая предостерегающий взгляд в противоположный конец темной, жаркой комнаты. – Он знает, что я приняла в этом клане больше младенцев, чем кто-либо другой, и что он не должен вмешиваться в женские дела, в которых ничего не смыслит. Если, конечно, хочет, чтобы его ребенок выжил.
Камерон провел ладонью по волосам, разрываясь между страданиями жены и неоспоримым авторитетом Элспет.
– Не прикасайся ко мне! – вскрикнула Кларинда, отбиваясь от Элспет, пытавшейся схватить ее лодыжку. – Не смей прикасаться ко мне!
– Ради всего святого, Элспет, зачем нужно ее привязывать? – спросил Камерон.
– Все эти метания смертельно опасны для младенца, – кратко сообщила ему Элспет. – Нам очень повезло, если он еще жив. Представить себе не могу, как мать может быть такой непростительно эгоистичной. Подержи ее, пока я буду привязывать ее к кровати. – Она схватила лодыжку Кларинды и принялась туго обматывать ее веревкой.
– Убери от нее руки, Элспет, – приказала Гвендолин, с трудом сдерживая ярость. – Немедленно.
– Тебе здесь нечего делать, ведьма, – заявила Элспет, пытаясь привязать другую ногу Кларинды. – Ни ты, ни дьявол, которому ты служишь, не получите этого младенца. Убирайся!
