Ирэн Фрэн - Желания
В свою очередь Малколм не знал, что ей еще сказать. Это была идея Рут — захватить с собой старые бумаги, сунув их на дно чемодана, хотя они уезжали всего на неделю, и она практически никуда не выходила из номера. Она старалась жить, глядя вперед, не зря он беспрестанно говорил ей об этом. Но Малколм уже исчерпал свои советы. Для вида он вновь взял старый документ. И только тогда заметил, что нацарапал на обратной стороне Ван Браак.
— Это любопытно. Здесь на обороте что-то написано.
— Знаю.
Малколм без труда прочитал каракули капитана:
— Все объяснения здесь. И на «Короле рыб».
Рут тут же поправила его:
— Нет, ты прочитал неправильно. В «Короле рыб». У отца был ужасный почерк.
Малколм уперся:
— Нет. Он написал «на». Я привык разбирать манускрипты.
— Я знаю его почерк лучше… — Рут не докончила фразы и бросилась к нему: — Покажи.
Она села рядом с ним. У нее вдруг порозовели щеки.
— На «Короле рыб»… Ты прав. А ведь мне казалось, что я выучила эту фразу наизусть. Что он хотел этим сказать?
— Вероятно, он спрятал что-то на корабле.
— Я везде искала. Отец никогда ничего ни оставлял, ни писал.
— Но ты говорила, что незадолго до смерти он часто что-то писал!
— Это утверждала Жозефа. Мы так ничего и не нашли ни на корабле, ни в другом месте. Должно быть, он все сжег. От него мне осталась только эта фраза. Я выучила ее наизусть. Что он хотел ею сказать?
— Возможно, он имел в виду корабль, который был у него некогда на острове. Другой корабль с тем же названием. Или утонувший корабль. Кто знает? Но совершенно точно, что мать Командора не случайно выбрала место для строительства «Дезирады». Она приехала так далеко, потому что знала капитана. И знала, где находится его дом. А может, последовала за ним…
— Когда была построена «Дезирада», моего отца там не было. Он отсутствовал долгие годы и в Европу вернулся, когда мне исполнилось шесть лет. Сначала мы жили в Лондоне, а на «Светозарную» приезжали только на каникулы. «Дезирада» всегда была закрыта. Если мать Командора приехала с Рокаибо и знала моего отца на острове, возможно, они даже встречались… Он, наверное, говорил о своем доме в Европе. И когда она уехала с острова, то захотела посмотреть на этот дом, а затем построила рядом собственный… Это правдоподобно, да? Туманная связь. Разве что Командор и мой отец во время свадьбы Ирис…
— Ты сама сказала, что была слишком маленькой. Что он никогда ничего тебе не рассказывал. Он не хотел объяснять тебе все эти истории взрослых людей. По всей видимости, грязные истории.
— Ты думаешь… Ты думаешь о Командоре? О его неизвестном отце?
Он кивнул.
— И этот отец, Малколм… ты думаешь, это…
— Трудно утверждать, когда так мало данных…
— Тогда Ирис и Командор… И Командор знал об этом? И мой отец допустил это? Ради «Короля рыб»? Ради корабля, простого корабля? Сводный брат, сводная сестра… Инцест?
Слово, которое Малколму пришло в голову, как только он прочитал брачное свидетельство, сорвалось с губ Рут. Она поморщилась. Корнелл подумал, что она сейчас разрыдается. Он попытался обнять ее и прижать к себе. Рут вырвалась из его объятий, как на следующий день после ухода дочери, и ее внезапная холодность сбила его с толку. Она вернулась к окну и показала ему на маленький садик за окнами их спальни:
— Похоже, снег тает. Сегодня, наверное, будет лучше, чем вчера.
Малколм молчал. Рут была чересчур спокойной. Это было плохим знаком. Если только ее не переполнял гнев. Гнев на Командора.
— Значит, первая история случилась на острове, — тихо сказала она. — Я должна была бы об этом догадаться. Там, на краю моря, в этом отвратительном месте. Недаром они все хотели туда вернуться — Ирис, Командор, мой отец.
— Но не ты.
— Я всегда ненавидела этот остров.
— Ты не хотела себе зла. Инстинктивно сопротивлялась. В тебе говорил инстинкт самосохранения.
— У Ирис тоже был инстинкт.
— Но Ирис была слишком влюбчива. Как все артисты. Ты же предлагаешь нечто большее, кроме самой себя.
Вопреки ожиданиям Рут улыбнулась и заправила в пучок выбившиеся пряди.
— Надо предупредить Юдит.
— Она все знает, возможно, уже давно. И потом, предупредить ее о чем? Это только наши предположения.
Рут взяла с комода шпильки и грациозными, спокойными жестами, которых он уже давно у нее не видел, начала вкалывать их одну за другой в пучок.
— Мы больше не можем так жить, — сказала она.
Наконец-то она его услышала. Но что она собирается предложить? С его губ рвались упреки, он сдерживался, чтобы не сказать ей, что она проходит мимо счастья, что пора перестать страдать из-за других и надо немного подумать о себе, о нем, что другой дом, другой корабль ждут ее на другом берегу моря, на холме, на Барбадосе, среди плантаций сахарного тростника, в городке под названием Бачеба. Но надо было молчать и ждать. Это был их последний шанс. И если Рут скажет: «Малколм, давай расстанемся», — ему придется подчиниться.
— Я не могу уехать, не попытавшись сделать последнюю вещь.
Корнелл услышал только начало фразы. Рут сказала уехать. Она не сказала вернуться. Он не решался в это поверить.
— Я должна увидеть Тренди, — продолжала Рут. — Если он здесь, в Париже…
— Он здесь. Я видел его вчера в Опере. Он сказал, чтобы ты заперла все его записи и скелеты.
— Это уже сделано.
Рут вложила свои руки в руки Малколма и заявила:
— Между ним и Юдит было нечто сильное!
— И такое короткое. Но он любит ее. Уверен, он от этого страдает.
На самом деле в этот момент Малколма меньше всего волновали переживания влюбленного. Он едва о них вспомнил. Рут сказала, что поедет с ним. Ему хотелось смеяться. Все складывалось превосходно. Он чувствовал себя молодым. Он больше не нуждался ни в библиотеке, ни в пишущей машинке. Спящие рыбы, дьяволы, гномы и все легионы тьмы никогда не существовали. Была только Рут, ее зрелое и гибкое тело, ее белокурые волосы с несколькими седыми нитями, ее глаза, в которых он тонул, словно в водах «Светозарной». Конец мира мог наступать. Ему все равно. Он будет с Рут.
— Я должна слушаться своего инстинкта, — повторила Рут. — Должна повидать Тренди. А потом…
Малколм вдруг испугался. Рут, должно быть, почувствовала, как он дрожит:
— …Потом я поеду с тобой.
Их взгляды встретились. Когда она произносила эти слова, звучавшие, словно клятва, Малколм по ее глазам понял, что она говорит правду. Ее рана зарубцевалась, и Рут начинала новую любовь, новую мечту, в которой, наконец, был он и другие ветры, другие волны.
