Лавирль Спенсер - Осень сердца
С уважением, Агнес Барнетт».
Освещенный лучами полуденного солнца, теребя в руках письмо. Йенс снова и снова перечитал его.
Сердце его бешено колотилось, охваченное надеждой. И, конечно же, он ощущал любовь и тоску. Эти чувства не покидали его в последние месяцы. Йенс закрыл глаза и поднял лицо к солнцу, все больше и больше ощущая его тепло. Весенний воздух показался ему еще свежее, а жизнь просто прекрасной. Он прочитал еще раз: «…монастырь Святой Сесилии в окрестностях Милуоки» и с бьющимся от радости сердцем понял, что уже принял решение.
Весна пришла и в монастырь Святой Сесилии. Северные ветры сменились юго-западными, с окрестных полей исчез снежный покров. От стен монастыря поднимался запах оттаявшей земли, на поле к западу от монастыря стала появляться кобыла с жеребенком. На клумбах во дворе начали пробиваться побеги тюльпанов, зимний посвист синиц сменился весенним щебетанием.
В один из дней в конце апреля Лорна дремала после обеда в своей комнате, когда в дверь постучала сестра Марл.
— К тебе посетитель, — сообщила монахиня.
— Кто-то приехал ко мне? Сюда? — Лорна и не знала, что в монастырь допускаются посетители. — А кто?
— Я не спросила его имени.
— Мужчина?
Лорна села на кровати и спустила ноги на пол. Единственными мужчинами, которых она видела здесь, были отец Гуттманн, ежедневно приходивший к мессе, и сельский доктор Эннер, заходивший иногда осмотреть ее.
— Он ждет тебя в галерее на улице.
Дверь тихонько закрылась за сестрой Марл, а Лорна осталась сидеть на кровати, прижав руку к округлому животу и пытаясь собраться с мыслями. Отец или Йенс? Только они могли приехать к ней сюда. Без сомнения, это Гидеон, решивший выполнить свой родительский долг, потому что Йенс не знает, где она.
А может, он все-таки узнал… предположим…
Помогая себе обеими руками, Лорна сползла с кровати, проковыляла по комнате, налила воды в кувшин, сполоснула лицо и остановилась на секунду, прижав мокрые ладони к пылающему лицу. Сердце стучало, словно собиралось выскочить из груди. Зеркала в комнате не было, Лорна на ощупь пригладила волосы, собрав их сзади в хвост, как носила их с момента прибытия в монастырь. Она сменила мятое платье на другое, но такое же коричневое и грубое, впервые пожалев, что у нее нет какой-нибудь более яркой одежды. Открыв дверь, Лорна нерешительно направилась к лестнице и начала спускаться вниз, ее походка сочетала в себе степенность монахини и неуклюжесть беременной женщины, которая не могла видеть свои ноги.
В главном зале никого не было, но входная дверь была распахнута, яркие лучи послеобеденного солнца сверкали на пестром гранитном полу. Все внутри Лорны напряглось, сердце забилось еще сильней, когда она вышла из двери в сводчатую галерею и посмотрела направо.
Там сестра Деполь совершала свою обычную послеобеденную прогулку, держа в рунах молитвенник на немецком языке.
Лорна взглянула в другую сторону… и увидела Йенса, который, держа в руках шляпу, поднимался с деревянной скамейки, примостившейся в тени под крышей галереи.
Сердце рванулось из груди, радость и любовь охватили Лорну, она двинулась навстречу Йенсу, ощутив внезапную слабость в коленях. Йенс был в выходном костюме, пострижен, может быть, даже слишком коротко. Лицо его выражало испуг и неуверенность, когда он смотрел на приближающуюся к нему Лорну в широком платье, из-под которого выпирал живот. Лорна в смятении двигалась к нему, любовь к Пенсу сейчас боролась в ней с воспоминаниями о постоянных упреках и предостережениях матери.
— Здравствуй, Йенс, — прошептала она, подходя к нему.
По ее спокойствию Йенсу стало ясно: монахиням и родителям удалось внушить ей то, что они хотели. Они даже сделали ее некрасивой. Эти волосы, одежда, смирение, похожее на уныние, — все это так не отвечало облику той Лорны Барнетт, которую он помнил. Дух ее был сломлен, она не обрадовалась при виде его, да и вообще Йенса напугал царивший здесь повсюду дух смирения.
— Здравствуй, Лорна.
Они стояли на почтительном расстоянии друг от друга, зная, что невдалеке прогуливается сестра Деполь.
— Как ты нашел меня?
— Твоя тетя Агнес написала мне письмо и сообщила, где ты.
— А как ты добрался сюда?
— Приехал на поезде.
— Ох, Йенс… — на лице Лорны промелькнуло выражение горестной любви, — такой путь… — Она помолчала, потом продолжила: — Рада видеть тебя, — но произнесено это было привычным тоном мученицы.
— Я тоже рад… — Йенс замолчал. Сглотнул слюну. Он не мог говорить, ему хотелось заключить ее в объятия, зарыться лицом в волосы, шептать, как он счастлив видеть ее, какой одинокой и ужасной была для него эта зима без нее, как он обрадовался, увидев, что она продолжает носить его ребенка. Но вместо этого Йенс стоял, отделенный от нее каким-то новым для него налетом неприкасаемости, который плотно окружал Лорну, словно уже сжился с ней.
— Почему ты не написала? — спросил он.
— Я… я не знала, куда писать.
— Неужели ты могла подумать, что я уехал, оставив тебя в таком положении? Могла бы найти меня, если бы захотела. Неужели не понимала, как я волнуюсь? Как переживаю?
— Извини, Йенс. Я ничего не могла сделать. Они держали свои планы в секрете, а мама неожиданно увезла меня. Я сама только в поезде узнала, куда мы едем.
— Но ты здесь уже пять месяцев, Лорна. Могла хотя бы сообщить, что с тобой все в порядке.
Из-за угла появилась сестра Деполь.
— Здесь холодно, давай посидим на солнышке, — предложила Лорна.
Они вышли, не касаясь друг друга, из-под сводов галереи и сели на деревянную скамейку, освещенную солнцем.
— Ты располнела… — заметил Йенс, кладя на скамейку шляпу, оглядывая ее. Вид округлившейся фигуры Лорны вызвал в нем такой прилив чувств, что та, наверное, услышала, как колотится его сердце.
— Да, — согласилась Лорна.
— Как ты себя чувствуешь?
— Отлично. Много сплю, но все в порядке.
— Здесь хорошо к тебе относятся?
— О да! Монахини добрые и заботливые, и периодически меня навещает доктор. Здесь одиноко, но я поняла цену одиночества. У меня было много времени, чтобы подумать.
— Обо мне?
— Разумеется. И о себе, и о ребенке. — Чуть тише Лорна добавила: — О наших ошибках.
Все возрастающая тревога Йенса перешла в злобу, когда он подумал о том, как ее родители распорядились их судьбами.
— Именно этого они и добивались от тебя: чтобы ты считала все ошибкой. Неужели не понимаешь?
— Они сделали то, что посчитали лучшим.
— Это уж точно, — язвительно бросил Йенс, отводя взгляд в сторону.
— Именно так, Йенс, — воскликнула Лорна.
— Я тоже долгое время провел в одиночестве, но не могу сказать, что мне это понравилось. — Он поморщился от болезненных воспоминаний. — Боже, да я думал, с ума сойду, когда ты исчезла.
