Патриция Поттер - Непокорный
Уэйд сел, опустив босые ноги на деревянный пол. В каждом его движении сквозили грация и легкость, которые всегда завораживали Мэри Джо. Они заметила, что Уэйд побрился и переоделся в замшевые брюки. Их было легче снимать, она это знала. На секунду задумалась, не поэтому ли он в них переоделся, но тут же отбросила эту мысль. Все-таки он целый день провел в седле, и когда приехал, был весь покрыт потом и дорожной пылью.
— Я уж решил, что ты передумала.
— Нет, — ответила она, с трудом выдавливая из себя слова. — Джефф рассуждал, нет ли способа заставить тебя остаться.
— Мне будет не хватать его.
— Боюсь, как бы он снова не выкинул какой-нибудь фортель.
— Завтра я буду держать ухо востро, но и ты не выпускай его из виду.
Она кивнула, по-прежнему не сходя с места. Уэйд поднялся и пошел к ней.
— Я молился, чтобы ты не пришла.
— Молитвы, видимо, здесь не помогут.
Он взял прядку ее волос и принялся теребить. От него пахло мылом и замшей. Соблазнительный запах. Влекущий.
— Мне нравятся твои волосы, — сказал он чуть хрипловато. — Мне нравится, когда они вот так распущены и я могу их погладить.
Она хотела пошевелиться, но не смогла. Он буквально пожирал ее глазами. В них теперь не было ни отстраненности, ни тайны.
Мэри Джо закрыла глаза, стараясь запомнить все до последней мелочи. Его голос, запах, гладкость кожи. Легкое дыхание, касавшееся ее волос. Все это и еще больше.
Его губы ласкали ее кожу с такой нежностью, что она вздрагивала. Он осыпал поцелуями ее шею, тронул языком забившуюся жилку, отчего желание разлилось по всему телу.
Левой рукой Уэйд гладил ее затылок, она расслабилась, хотя его язык продолжал возбуждать ее. Одно ощущение сталкивалось с другим, как потоки бурной реки с порогами и водопадами. Его чувственные прикосновения заставляли ее стонать.
А потом его пальцы перебрались с затылка на застежку платья, пуговицы полетели, платье распахнулось, и его рука легла ей на грудь, которая налилась и заныла. Он наклонился и приник губами к левому соску, доставляя Мэри Джо сладостную муку. Потом он спустил ее платье до бедер. Мэри Джо беспомощно стояла, околдованная волшебством его пальцев и губ.
Она открыла глаза и посмотрела вниз. Брюки не скрыли его возбуждения, и она потянулась к кожаным завязкам у пояса.
Они вместе переступили через упавшую одежду и так и стояли в мерцающем свете керосиновой лампы, сначала просто касаясь друг друга, потом крепко обнявшись. Он провел рукой по ее волосам и перекинул их через одно плечо, не переставая ими любоваться. Потом с тихим вскриком зарылся в них лицом, а немного погодя взял ее за руку и подвел к кровати, стоявшей в двух шагах. Мэри Джо казалось, что она парит в воздухе, таким сильным было возникшее между ними волшебство.
Уэйд усадил ее на кровать, сам опустился рядом. Она слегка отодвинулась и, закрыв глаза, тронула его лицо. Хотела запомнить каждый изгиб, морщинку, малейшую складочку. А потом она поступила так, как он когда-то: покрыла поцелуями дорогое лицо, а когда коснулась губ, они ответили ей пламенным и дерзким поцелуем.
А еще в этом поцелуе была любовь. Они вместе вытянувшсь на кровати, охваченные голодом, заставлявшим их тела трепетать и извиваться. Помня о его раненой руке, Мэри Джо скользнула наверх и почувствовала под собой его твердую от желания плоть.
Она слегка передвинулась, чтобы ему было удобнее, и он вошел в нее, сначала осторожно, овладевая ее телом самым сокровенным и чудесным образом. Оба замерли, наслаждаясь близостью, но затем знакомое нетерпение взяло верх. Горячее. Страстное. Отчаянное. Даже злое. Мэри Джо почувствовала в нем эту злость.
— Не нужно, — прошептала она. — Все хорошо. Все хорошо.
Ей казалось, она не выдержит радости такого полного слияния. Он начал ритмично двигаться, она следовала ему, убыстряя движение, пока оба не оказались в головокружительном, феерическом мире ощущений.
Мэри Джо услышала, как ее стон смешался с его криком, когда страсть достигла своего взрывного пика. Она легла, чувствуя, что пережитый восторг все еще терзает ее тело. Уэйд тоже весь подрагивал, глаза его были закрыты. Он обнял ее здоровой рукой и крепко прижал к себе. Мэри Джо опустила голову ему на грудь и услышала громкое биение сердца. Так могло биться только сердце сильного и прекрасного человека. Она всегда будет верить в это.
Мэри Джо подняла руку и коснулась его волос, густых и влажных. Они чуть волнились у нее между пальцев.
— Я люблю тебя, — сказала она.
Его грудь вздымалась, передавая ей волнение.
Уэйд промолчал, но его пальцы, нежно пробежавшие по ее спине, сказали за него то, что он не мог произнести. Большего он не мог себе позволить. Он не смел даже думать о том, как он нуждается в ней, как ему будет не хватать Мэри Джо, блеска ее глаз, робкой улыбки, так часто появлявшейся на ее губах, золотого сердца, которое так много давало и ничего не просило взамен.
Он не хотел шевелиться. Было так приятно лежать, положив подбородок на пышную гриву каштановых волос, когда их тела тесно сплетены.
Он знал, что ему никогда больше не будет так хорошо, и поэтому наслаждался каждой секундой, стремился запомнить ощущение ее дыхания на своей груди, взгляд блестящих глаз, когда она так серьезно всматривается в него. Он чувствовал себя недостойным ее. Если бы она знала…
Но она не знала, а он оказался слишком большим трусом, чтобы рассказать ей, слишком жаждал доверия, которое она с легкостью подарила ему. Уэйд подавил тяжелый вздох, прижав подбородок к ее голове, думая, что не существует ничего более опьяняющего. Впрочем, рядом с ней он всякий раз лишался своей обычной осторожности и благоразумия. Он решил, что ни за что больше не прольет в нее свое семя, но как и раньше, это оказалось невозможным.
Я люблю тебя. Полюбить его — для нее не могло быть ничего хуже. Внезапно он захотел очень многого. Часть его души за годы жестокой партизанской войны как бы умерла.
Он начал бояться любви, а смерть Чивиты и Дру почти оборвала ту тонкую нить надежды, которая у него еще сохранилась.
Мэри Джо взяла эту ниточку и вплела ее в нечто, чего он с отчаянием желал. Он знал, что Мэри Джо и Джефф могли бы раздуть угольки жизни, которые он затушил давным-давно. Но было поздно. Слишком поздно.
Он держал ее в объятиях всю ночь. Она прижалась к нему, и они снова занялись любовью, на этот раз неторопливо, ласково, упиваясь каждой секундой нежности. Каждое прикосновение, каждый поцелуй были полны горько-сладкой муки.
Позже они поднялись, оделись и вышли во двор, чтобы вместе встретить рассвет, увидеть, как на востоке небо окрашивается золотом.
