Стефани Блэйк - Обжигающий огонь страсти
Кафе, куда он ее привез, и впрямь выглядело немного необычно – погреб, в который вела длинная темная лестница. Кирпичные стены были окрашены в ярко-оранжевый цвет, дневной свет заменяли керосиновые лампы в нишах и свечи на столах. Грубые столы покрывали красные клетчатые скатерти.
На служанках были широкие крестьянские юбки и простые корсажи, зашнурованные спереди.
Хозяин, маленький кругленький человечек с лысой головой и лихо подкрученными усиками, отвел их к столику слева от небольшой сцены, возвышавшейся в самом конце длинного зала. На сцене, за занавесом из прозрачного шелка, словно статуи, стояли две обнаженные девушки. Они были подсвечены керосиновыми лампами так, чтобы их можно было хорошо рассмотреть.
– Любопытное зрелище, – заметила Адди, когда они уселись. – Они прехорошенькие. Особенно рыжая.
– Да, – уронил Лайт, старательно отводя глаза от сцены.
– А когда появятся мужчины? – простодушно спросила Адди.
– Мужчины? – Он взглянул на нее, ошеломленный. – Ты сказала «мужчины»?
– Да. В конце концов, справедливость требует, чтобы и женщины могли полюбоваться мужчинами.
При виде его замешательства она засмеялась.
– Господи, пожалуйста, не так громко. – Он смущенно оглянулся.
– Кажется, Уилл, ты ничем не отличаешься от других мужчин. Вы все исповедуете двойной стандарт.
– Двойной стандарт?
– Да. Одни правила у вас – для мужчин. Совсем другие, куда более суровые, – для женщин. Почему я не могу сказать, что мне нравится смотреть на красивых обнаженных мужчин? Ведь вам нравится глазеть на нагих женщин?
Его лицо стало свекольно-красного цвета.
– Ты, конечно, шутишь, Адди? Обнаженные мужчины! Согласись, что это уже чересчур.
Она улыбнулась и шутливо шлепнула его по руке:
– Ты чопорный старый педант, Уилл! И все же ты мне нравишься.
Это был очень приятный и веселый вечер. Адди нравились и живые скульптуры – нагие женщины, и певцы, и танцоры, и танцовщицы, и скрипачи, бродившие между столиками после окончания представления. И еда – обильная и изысканная – свиной паштет, крабы по-креольски, восхитительная мясная запеканка, сыр грюер, лосось и еще одна, более плотная, запеканка из колбасы и кукурузы, вымоченной в белом вине. На десерт – шоколадный мусс со взбитыми сливками и кофе с молоком.
– Если я проглочу еще хоть кусочек, у меня лопнет корсет, – простонала Адди.
К концу ужина к ним подошел молодой художник, сидевший за соседним столиком. В руках у него был портрет Адди.
– Портрет просто замечательный, месье, – похвалила она. – И поразительное сходство. Сколько я вам должна? – И она полезла за своим кошельком.
– Погоди, – сказал Уильям, вытаскивая пачку банкнот из внутреннего кармана. – Я хочу это купить. Назовите вашу цену, mon ami.[20]
К их удивлению, этот странный молодой человек с взлохмаченными рыжими волосами и лихорадочно блестящими глазами отрицательно мотнул львиной гривой.
– Чтобы купить мой рисунок, не хватит никаких денег. Боги милостиво даровали мне возможность запечатлеть необычную красоту мадам. – Он низко поклонился Адди и вручил ей набросок. – И мне выпало счастье подарить вам мою скромную попытку запечатлеть нечто особенное.
– Благодарю вас, месье. Откровенно признаюсь, что я смущена вашими словами, а ваша работа достойна восхищения. Могу я спросить ваше имя?
– Да, конечно. Я с радостью подпишу для вас свой рисунок. – Он перегнулся через стол и кусочком угля подписался в правом нижнем углу: Жан Батист Коро.
Адди улыбнулась ему:
– Я всегда буду гордиться этим рисунком. Уверена, что в один прекрасный день ваше имя станет знаменитым, и я стану счастливой обладательницей оригинальной работы Коро.
Допив кофе, они вышли из кафе. Вечер был сырой и прохладный, от Сены тянуло легким туманом. Адди, задрожав, теснее прижалась к Лайту. Когда они сели в экипаж, он набросил на нее свой плащ. В знак признательности она не стала сопротивляться, когда он обнял ее одной рукой.
Когда они подъехали к Дому инвалидов, Лайт сказал:
– Я слышал, тело Наполеона будет перевезено во Францию и похоронено здесь.
Его слова не произвели на нее никакого впечатления.
– И почему люди так беспокоятся, где их похоронят, не понимаю. Взять хотя бы мою мать: бедному отцу пришлось совершить путешествие в одиннадцать тысяч миль, чтобы похоронить ее, как она просила, на родине, в Сёррее.
– У меня нет подобного желания, – задумчиво произнес он. – Я предпочел бы, чтобы меня похоронили в Австралии.
– И где именно? Он криво усмехнулся.
– Я еще не решил. Возможно, после того как завершу исследование южного побережья, я найду подходящее местечко для своего памятника.
Экипаж остановился перед отелем, и кучер помог Адди сойти. Лайт расплатился с ним и вошел вместе с ней в вестибюль. У лифта он приподнял цилиндр и взял ее руку:
– Это был чудесный вечер, Адди. Ее зеленые глаза широко раскрылись.
– Но ведь еще рано, Уильям. Может быть, ты поднимешься и выпьешь со мной портвейна или хереса?
– С большим удовольствием. – Он взял ее под руку и ввел в лифт.
Когда они уже были в апартаментах Адди, она сказала: – Уилл, пожалуйста, растопи камин и налей вина. А я пока переоденусь во что-нибудь более удобное.
Зайдя в спальню, она закрыла за собой дверь. Напевая, разделась и взглянула на себя в зеркало. Почему-то представилось, как бы смотрели на ее наготу мужчины – Крег или Уильям Уэнтворт. Но Крег мертв, а Уэнтворт далеко, за тысячи миль отсюда. Уилл… Сейчас рядом с ней другой Уилл, и он ожидает ее за дверью спальни. Ее руки, ноги, живот и ягодицы пронизали чувственные токи, когда она представила его без одежды.
«Какая же ты распутная тварь, Аделаида!»
Улыбаясь своему отражению в зеркале, она надела изысканный пеньюар. Розетки с цветами разных тонов на темно-голубом фоне, маленькие перламутровые пуговички сверху донизу. Удовлетворенная, она села за туалетный столик и вытащила из волос заколки. Волосы золотым каскадом упали на спину. Она расчесала их и перехватила лентой.
Когда она вошла, Уилл грел руки перед камином. Выражение его лица мгновенно зажгло огонь в ее жилах, настолько мощным был ток исходившего от него желания.
– Ты совершенно неотразима, – пробормотал он и быстро повернулся к подносу с налитым в бокалы портвейном.
Потянулся к своему бокалу, но побоялся взять его, так сильно дрожали у него руки.
– Что с тобой, Уилл? – Она подошла сзади и положила ладонь на его руку. – Посмотри на меня.
Он опустил голову:
– Впечатление такое, будто смотришь на солнце. Того и гляди, ослепнешь.
