Лоретта Чейз - Лорд Безупречность
Он смотрел на окно и едва не вздрогнул от неожиданности, когда рядом, слева, мелькнуло что-то белое. Батшеба торопливо подошла, схватила его за руку и увлекла подальше от дома, в один из нескольких регулярных садов.
Ратборн страстно ее обнял и принялся целовать жадно и отчаянно. Она отвечала так же пылко, но вскоре отстранилась.
– Я пришла вовсе не для этого, – прошептала она. – Просто хотела проститься. На сей раз это будет самое настоящее прощание. Очень хотелось бы, чтобы все сложилось иначе. Мечты о счастье бессмертны. Но ты это и так знаешь. Всегда видел меня насквозь.
– Знал и знаю, – подтвердил Ратборн. – Не сомневаюсь, что на самом деле стою куда дороже двадцати фунтов.
– О, милый, гораздо дороже! – Она дотронулась до его щеки. Движение уже стало привычным, – Я не спала. Пыталась написать тебе письмо. Нестерпимо больно уехать и не рассказать правду. Знаю, что это плохо и самонадеянно, но почему-то не возникало сомнений: ты тоже любишь меня. Невозможно уехать в холодном молчании или хоть немного обидеть тебя.
– Немного обидеть, – повторил Бенедикт. – Звучит почти также, как нож гильотины, который немного казнит. Меня ожидает проклятие, а нас обоих – мучительная разлука. Все вокруг ужасно, отвратительно. Ненавижу благородство и самопожертвование. Весь запас и того, и другого я исчерпал сегодня, когда терпеливо выслушивал унизительные монологи отца и ни единого раза не поддался искушению придушить самонадеянного зануду.
– Неужели было настолько плохо? – Батшеба убрала руку от щеки, но зато сама прижалась щекой к его груди. Это прикосновение оказалось еще приятнее – оно дарило тепло и нежность. Можно было обнять ее и гладить по волосам. – Я так и думала: в моем присутствии граф был вынужден сдерживаться.
– Он заявил, что хотя остальные его сыновья время от времени давали поводы для сплетен, однако ни один из них не оказывался в смешном или жалком положении.
– О нет!
– Мое поведение опустилось до поведения короля и его братьев, – продолжал Бенедикт. – Тебе ведь известно, что ниже падать просто некуда. Эти люди до предела распущены, безмерно расточительны, да и попросту глупы. Подданные относятся к ним в лучшем случае терпимо. Однако большинство ненавидит и презирает.
Вся страна знала, что любовница одного из королевских герцогов торговала военными должностями и званиями. Другой брат короля мог похвастаться целым выводком: в союзе с любовницей-актрисой он родил ни много ни мало десять детей. Причем высокородный папочка не имел возможности поддерживать семейство и предоставил своей пассии выбор: или продолжать сценическую карьеру, или голодать вместе с многочисленными отпрысками. Третий королевский герцог служил в армии и завоевал репутацию самого ненавистного офицера. Четвертый же отличался крайней реакционностью. Однако деяния членов королевского семейства выглядели пустяками по сравнению с жизненной мелодрамой самого короля Георга IV.
– Отец считает, что спасти меня может только король, – с грустной улыбкой поведал Бенедикг. – Если он совершит очередную эскападу, то, возможно, отвлечет на себя часть предназначенного мне внимания. Хотя, конечно, этого может оказаться недостаточно для полного устранения вреда. Так что, как видишь, одним лишь поступком и всего за несколько дней я сумел разрушить все, что сделал больше чем за десятилетие.
Батшеба подняла голову и заглянула в темные глаза.
– Неправда. Никто из тех, кто тебя знает, не утратит уважения из-за такой малости, как увлечение женщиной, пусть даже и пользующейся дурной славой. Граф ошибается. Присутствуй я при вашей беседе, непременно сказала бы ему об этом. К сожалению, он очень недооценивает и тебя, и окружающих. Лишь самые ограниченные и недалекие из людей позволят столь незначительному эпизоду испортить мнение о тебе. Конечно, в мире можно найти немало подобных злопыхателей, но стоит ли обращать на них внимание?
Разговор с отцом произвел на Бенедикта тяжкое впечатление. И лишь сейчас, слыша слова поддержки и утешения, он осознал, насколько безжалостным и холодным судьей оказался самый родной человек.
Едва появившись в его жизни, Батшеба согрела сердце и душу. Он и сам не понимал, как замерз в одиночестве. Не понимал, в какой пустоте жил до тех пор, пока она не пришла и не наполнила собой мир.
И сейчас он ласково и благодарно улыбнулся, глядя на нее сверху вниз и удивляясь отчаянной, почти яростной верности.
Вот также отчаянно Оливия за завтраком бросилась защищать честь покойного отца.
Оливия вовсе не являла собой чистое воплощение качеств ужасных Делюси. В ее характере жили положительные черты отца и матери. Однако они требовали развития.
Бенедикту, конечно, удалось бы вытащить их на свет и превратить в достоинства характера… однако об этом не стоило и думать. Во всяком случае, сейчас. Впереди вполне достаточно времени на размышления о том, что могло бы быть, если бы…
О Господи! Он сможет думать всю оставшуюся жизнь!
Годы. Десятилетия. В его семье все отличаются кошмарным долголетием.
Вдовствующей графине Харгейт восемьдесят пять. Ее покойный супруг прожил семьдесят с лишним, а многие из его братьев и сестер живы до сих пор. Родственники матери тоже цепко держатся за жизнь. Родителям леди Харгейт далеко за восемьдесят.
Так что вполне возможно, что перед Бенедиктом простирается путь длиной в полвека!
Без Батшебы.
– Ты права, – наконец заговорил он. – Не собираюсь обращать на них внимание. Не собираюсь обращать внимание ни на кого из тех, кто насмехается надо мной или жалеет меня лишь за то, что я тебя люблю.
Батшеба замерла.
– Ты…
– Люблю тебя, – повторил он. – Пусть все катятся к чертям! Если никто не в состоянии понять, какова ты на самом деле, если эти люди заставят тебя покинуть Англию, то я преду с тобой.
Батшеба Уингейт настаивала на том, чтобы лорд Ратборн не следовал за ней.
Лорд Ратборн, в свою очередь, настаивал на том, что он непременно поедет вместе с миссис Уингейт.
По другую сторону садовой стены, на расстоянии всего нескольких футов, стояли три человека. Они внимательно слушали, как спор становился все горячее. Потом голоса внезапно стихли. Послышались звуки, которые свидетельствовали о том, что Ратборн изменил тактику.
Трудно было сказать, кто одержал победу. Разговор стал едва слышным и невнятным. Потом послышались слова прощания.
Когда наконец двое расстались, лорд Мандевилл задумчиво заметил:
– Вы были правы, Харгейт. История Джека Уингейта повторяется, только сейчас ситуация еще серьезнее. Дело совсем плохо.
– Вы значительно наблюдательнее меня, милорд, – поддержал отца лорд Нортвик. – Я даже не подозревал, что отношения зашли так далеко.
