Патриция Райан - Сокол и огонь
— Что это вы делаете?
— Так нам будет теплее, — ответил он, обхватывая ее рукой и притягивая к себе.
— Торн, я не думаю, что…
— Спокойной ночи, миледи, — промурлыкал он.
Действительно, Мартина вскоре согрелась, ощущая исходящее от него знакомое тепло. Ей было хорошо и уютно в его объятиях — вполне невинных, потому что он не делал никаких попыток воспользоваться этой ситуацией. Мартина ощущала его дыхание на затылке, вскоре оно стало ровным и глубоким, его рука, лежащая на ней, заметно потяжелела, и она поняла, что Торн спит глубоким сном. Мартина закрыла глаза и скоро заснула спокойно и безмятежно.
Когда она проснулась, было еще темно. Костер потух, и Торн возился с ним, подкидывая дрова и раздувая огонь. Когда он вернулся и устроился подле нее на покрытой плащом соломе, она почувствовала, как нагрелась от огня его туника. Приятное тепло доходило до нее даже сквозь тунику и юбку. Мартина непроизвольно придвинулась к нему и прижалась теснее. Она сделала это совершенно бездумно, не осознавая, какое воздействие может это движение оказать на Торна, и поняла это, лишь когда ощутила, как напряглось его тело и лежащая на ней его рука. Что-то крепкое и горячее набухло и упиралось в нее, и тут она поняла, что неосознанно стремилась именно к такому эффекту.
Она замерла, думая о том, что надо бы отодвинуться от него, но была совершенно не в силах нарушить их непроизвольный контакт. Его грудь вздымалась в такт участившемуся дыханию. Некоторое время они лежали неподвижно, как две статуи, но затем потихоньку его рука заскользила вдоль ее плеча.
Торн поглаживал ее очень нежно, даже нерешительно, словно в любую минуту ожидая, что она оттолкнет его. Мартина знала, что должна, обязана именно так и поступить, но чувствовала, что не может пошевельнуться, с замиранием сердца предвкушая его ласки. Взяв в руку ее ладонь, он начал гладить ее с внутренней стороны большим пальцем, и возникшее при этом ощущение было настолько возбуждающим, что Мартина задрожала, как листок на ветру.
Он ласкал ее округлые бедра и талию, затем перевел руку на живот и легонько стиснул его, в то же время нежно целуя в затылок. Он делал все осторожно, словно испрашивая ее разрешения, словно боясь спугнуть, показаться настойчивым. Переведя свою ладонь выше, он положил ее ей на грудь и тут же почувствовал, как затвердели ее соски. И когда он сжал их пальцами, Мартина затряслась в экстазе, желание горячей волной отозвалось во всем теле.
Снова и снова с завораживающей медлительностью Торн проводил рукой по ее телу, и ей казалось, что всю ее охватывает сладкий, нестерпимый огонь. Он не делал попыток раздеть ее. От его ласк она поднималась на вершину невыразимого блаженства, сердце подступило к горлу — ощущение было настолько сильным, что, казалось, все ее чувства обострены до предела, она сотрясалась, словно в лихорадке, всем своим существом умоляя его довести эти ласки до логического конца.
Наконец Мартина почувствовала, как он поднимает подол ее платья, обнажая ноги в чулках и оголенные бедра. Его рука, гладящая ее живот, стала горячей, и, когда он опустил ее ниже, Мартина услышала свое прерывистое дыхание. Когда она наконец ощутила его пальцы, ласкающие волосы и бархатную плоть между бедер, то издала тихий стон, исполненный мольбы. Торн прикасался к ней ласково и нежно, с трогательным любопытством. Мартина задрожала и изогнулась, прижимаясь теснее и думая, что сейчас умрет, если он не прекратит эту сладкую пытку. И когда он это сделал, когда наконец нашел и стал ласкать самый корень ее желания — неожиданный, конвульсивный возглас удовлетворения вырвался у нее и на какие-то ослепительные мгновения она лишилась чувств.
Очнувшись через несколько секунд, Мартина почувствовала, что Торн приподнялся на локте и покрывает ее ухо, губы и щеку теплыми поцелуями, затем он потянулся вниз, развязывая свои штаны. Мартина подумала, что он хочет, чтобы она повернулась к нему лицом, и сделала попытку перевернуться, но он удержал ее.
— Не надо, оставайся лежать так, — хрипло прошептал он, и она поняла, что ему, наверное, легче лежать на левом, здоровом боку, ведь опираться на раненую правую руку он не мог.
Торн придвинулся ближе, и Мартина ощутила, как нечто горячее и твердое вошло в нее. Обхватив руками ее бедра, он наполнял ее постепенно, делая паузы, чтобы дать ей возможность раскрыться ему навстречу. И когда он наконец полностью углубился в нее, то обвил ее руками, положив ладони на грудь. Потом он медленно стал выходить из нее и снова входить, и снова, и снова. Мартина чувствовала спиной бешеное биение его сердца в прижатой к ней и колышущейся в такт учащенному дыханию широкой груди; ее собственное сердце, казалось, готово вот-вот выскочить. Раз за разом он увеличивал темп и силу своих движений и вскоре, казалось, уже совсем не контролировал их — его тело двигалось само по себе, неподвластное мозгу. Торн вонзался в нее с неистовой страстью, держа ее за плечи, чтобы крепче прижимать к себе и полнее входить в нее с каждым яростным рывком своего мощного тела.
Он заполонил ее, завладел всем ее существом. Мартина полностью отдавалась этому чувству, желая раствориться в нем, отчаянно и бездумно. И это казалось ей правильным, естественно необходимым, и в то же время где-то в глубине души она сознавала, что не права. Неужели она должна была допустить, чтобы это случилось, неужели она настолько глупа, что позволила ему овладеть ею?
Торн словно догадался о ее сомнениях, несмотря на то что полностью отдался своим чувствам; она слегка напряглась, и он понял, что что-то не так. Но он уже был близок… слишком близок к концу, чтобы остановиться. Просто она утомилась, только и всего; ведь она пережила такой волнительный день.
— Все хорошо, — прошептал он, начиная ласкать ее с новой силой там, где кончался округлый живот, и вызывая в ней этим новую волну наслаждения. — Не волнуйся.
Замедлив свои настойчивые движения, чтобы оттянуть последний, завершающий момент своего экстаза и тем самым доставить ей всю полноту наслаждений, на которую был способен, чтобы она забылась и все переживания этого дня исчезли из памяти. Он ласкал и гладил самые чувствительные, самые сокровенные уголки ее тела. И постепенно ее мышцы расслабились, и она застонала от наслаждения, вцепившись пальцами в шерстяную накидку. «Подожди, — скомандовал он себе, — подожди, дай ей ощутить себя на вершине блаженства».
Торн почувствовал, как она содрогнулась, и сейчас же мощные спазмы, сжимающие его тисками невероятного наслаждения, выплеснули семя из его тела. С животным рыком он вжался в нее еще теснее, сотрясаясь от пульсирующих толчков. И ощущение было так прекрасно, что на некоторое время он отдался этому чувству первобытной радости и совершенства, забыв о том, что должен был бы предотвратить это.
