Сара Маклейн - Манящая тайна
— Нет. — Это было восхитительно. — А тебе так удобно?
Он ухмыльнулся:
— Разумеется!
— Если ты не против, я начну двигаться.
Он засмеялся:
— Тут командуешь ты, любимая.
И она командовала, приподнимаясь и опускаясь, привыкая к давлению и то и дело замирая, чтобы насладиться положением под каким-то определенным углом. Необыкновенное удовольствие!
Темпл какое-то время позволял ей вести их обоих, шепча ласковые слова, поднимая бедра ей навстречу, когда она находила особенно удачные темп и ритм. Мара же, пьянея от ощущений, мысленно восклицала: «Чудесно, восхитительно!»
Но чего-то не хватало…
Его!
Да, ей не хватало его прикосновений, его взгляда… К тому же, она больше не хотела управлять им. То есть не хотела наслаждаться как бы в одиночестве — ведь Темпл не видел ее.
И тогда Мара наклонилась, сдернула с его глаз повязку и отшвырнула ее куда-то в сторону. Тотчас же пылкий взгляд Темпла устремился к ней, и он, поймав губами ее сосок, легонько его прикусил. Мара едва не лишилась чувств. Потрясающе!
Но он все еще держался руками за изголовье, и Мара с улыбкой сказала:
— Все, отпускай. Я твоя.
Он взял ее за бедра нежно и крепко, сразу задав идеальный ритм, поднимая Мару и опуская, меняя угол проникновения, давая ей возможность найти то движение, какое подарило бы особое наслаждение. И Мара начала раскачиваться на нем быстро и резко, закричав, когда его пальцы отыскали то самое потайное местечко, — о, это была чудесная пытка, восхитительная!
А Темпл смотрел прямо ей в глаза, и веки его все тяжелели и тяжелели. Упершись руками в матрас возле его головы, Мара прошептала:
— Только не переставай.
«Не переставай смотреть на меня».
«Не переставай двигаться во мне».
«Не переставай меня любить».
Он услышал все, что она не сказала вслух, и пообещал:
— Никогда.
Она же отдавалась незнакомому восторгу.
И ему.
Лишь когда она достигла пика восторга, Темпл позволил себе взять ее по-настоящему. Он с силой вошел в нее раз, другой, третий… И, содрогнувшись, выкрикнул ее имя, крепко прижимая ее к себе. А потом они долго лежали не разъединяясь, лежали без движения, пока их сердца не стали биться спокойнее.
Наконец Мара пошевелилась. В комнате стало холодно, и она задрожала в объятиях Темпла. Он накрыл ее плотным одеялом и, не выпуская из объятий, уткнулся носом ей в шею и прошептал:
— Я не могу тобой насытиться. Этим чудесным ароматом. Мне придется скупить все лимоны в Лондоне, чтобы больше ни от кого не пахло так же, как от тебя. Но дело не только в лимонах. Есть кое-что еще. Ты сама, Мара.
Эти слова согрели ее.
— Ты заметил, как от меня пахнет?
Темпл улыбнулся:
— Такое невозможно не заметить.
Какое-то время они лежали молча, и он поглаживал ее здоровой рукой по спине, словно благословлял, а она гадала: о чем он думает? Когда же наконец решилась спросить, Темпл сам нарушил тишину:
— А что, если я больше не смогу драться?
Его рука! Мара повернула голову и поцеловала широкую грудь любимого.
— Сможешь.
Однако он не успокоился.
— Что, если чувствительность так и не вернется? Кто я тогда? Кем буду? Ведь я перестану считаться непобедимым, если уйду с ринга. Перестану быть герцогом-убийцей. Чего же я тогда буду стоить?
Сердце Мары заныло. Он станет всем тем, о чем она всегда мечтала. Тем, чего всегда хотела.
Она приподняла голову.
— Разве ты не понимаешь?
— Чего именно?
— Ты гораздо больше, чем… все это.
Он поцеловал ее, и Маре отчаянно захотелось, чтобы он ей поверил. Она вложила в ответный поцелуй всю свою любовь и веру; когда же поцелуй закончился, прошептала:
— Темпл, ты воплощение всего самого лучшего на свете.
— Уильям, — поправил он.
— Да, Уильям, — шепнула она ему в грудь. — Конечно, Уильям.
Уильям Хэрроу, герцог Ламонт. Мужчина, которого она погубила. Кого она могла возродить, вернуть к той жизни, которую он так любил, — к женщинам, балам, аристократам. Вернуть к жизни, которой у него не будет, если он совершит глупейший и благороднейший поступок — женится на ней.
И если так, то ей придется принести в жертву себя. Придется отказаться от всего. Вернее — отказаться от того единственного, чего она хотела в жизни.
От него.
Она, Мара, не его мечта. И не его цель. Она не может стать его женой.
— Уильям, мы не можем пожениться.
Он поцеловал ее в висок.
— Давай сегодня заснем вместе, а завтра я сумею доказать тебе, что это самая лучшая из всех моих идей.
Нельзя! Она должна уйти от него сейчас, пока у нее еще есть на это силы.
— Уильям, я не могу…
Он прервал ее долгим пылким поцелуем, исполненным чего-то большего, чем просто страсть. Она не хотела понимать, что это, иначе вряд ли сумела бы сделать то, что должна.
— Останься.
При этом слове сердце ее едва не разорвалось. В этом «останься» прозвучало и желание, и обещание, и уверенность в том, что если она останется, то он сделает все, чтобы ее защитить. Но Мара понимала: если она останется, у него уже никогда не будет той жизни, которую он заслуживал. Жизни без скандалов и бесчестья. Жизни без воспоминаний о прошлом.
Он слишком хорош. И слишком прав.
А она во всем не права. И не подходит ему. Только уничтожает все то, чего он желает. Она должна его покинуть. Должна уйти до того, как искушение заставит ее остаться.
И Мара произнесла еще одну, последнюю ложь, самую ужасную из всех ее обманов:
— Ладно, хорошо.
Темпл вскоре уснул. Когда же его дыхание сделалось глубоким и ровным, Мара сказала ему правду:
— Я люблю тебя.
Глава 19
Он впервые за двенадцать лет проснулся спокойный и сразу потянулся к Маре, стремясь побыстрее обнять ее и заняться с ней любовью, стремясь доказать ей, что они должны пожениться и что он сделает ее счастливой. Будет любить.
А он будет ее любить, каким бы странным и нереальным ни казалось ему это слово. Да, он никогда не предполагал, что для любви найдется место в его жизни, — но он будет ее любить! И начнет прямо сегодня.
Но в постели ее не оказалось. Рука его наткнулась на простыни, которые были слишком уж холодные…
Черт побери! Она сбежала!
Темпл вылетел из кровати. Натягивая штаны, он старался не вспоминать о том, как Мара снимала их с него ночью; не следовало затуманивать ясность мысли всем тем, что она заставила его испытывать.
За несколько секунд он оделся, затем выбежал из дома, добежал до конюшни, где оседлал коня, и уже через полчаса он оказался у дома номер 9 по Керситор-стрит. Перепрыгивая через ступеньки, герцог взлетел вверх и ворвался в дом быстрее, чем другой успел бы постучать. Хорошо, что дверь была не заперта, иначе он бы ее просто выбил.
