Незримые тени - Дея Нира
Марина не спала ночами, много молилась и тихо плакала, чтобы ее не услышали дети. Она умоляла Бога услышать ее, простить покойного мужа и его безумную сестру, что стала причиной этого кошмара. Но глядя на Веру, разве можно было судить ее за то, какой стала ее мать? Милая, озорная Вера. Защитница ее Элены.
Что оставалось делать?
И вот смущенная Марина появилась в церкви. Вначале пришла одна, испуганно оглядываясь. Вдруг она все не так поняла и в ее сторону снова полетят камни? Но вокруг женщина видела только приветливые лица. Ей кивали и здоровались с ней. Поприветствовал ее и пастор.
И тогда солнечный свет, что лился сквозь церковные окна, вспыхнул ярким божественным светом, и Марину охватило блаженное ликование. Слезы радости и волна всеобъемлющей любви затопили ее.
Йохан Ливи был в ударе. Заблудшая овца возвращалась в стадо! Пусть окольными путями и темными тропами, но она здесь, в его пастве. Свершилось!
А потом они много беседовали, и каждый наслаждался достигнутым в столь непростой борьбе. И каждую новую встречу пастор был так приветлив и так убедителен, что у Марины не осталось никаких сомнений в его благонадежности.
Надежный мужчина – хороший муж. Так что свадьбе пастора и вдовы почти никто не удивился. Она была достаточно скромной, как и полагается церковному служителю, но вызвала всеобщее облегчение. Теперь Марина и ее дети оказались под надежной защитой от темных сил. Такой уважаемый и замечательный мужчина, как Йохан Ливи, слуга Божий, способен развеять любые страхи и сомнения. Эту мысль Марина повторяла себе каждый день.
Накануне свадьбы она половину ночи просидела с фотографией покойного супруга, что-то нашептывая ему, то смеясь, то плача, а на рассвете положила фото Деметрия в красивую шкатулку, опустив ее дрожащими руками в ящик комода и закрыла на ключ.
Хотя было принято, что жена переезжает к мужу, решили остаться в доме, который когда-то принадлежал тете Агате. Пастор всячески показывал, как ему неловко, что он не способен предложить своей семье ничего, кроме крошечного домика при церкви, но все-таки признал, раз у его доброй жены есть столь замечательный и большой дом, им незачем ютиться где-то еще.
В пользу этого факта говорило и то, что сама церковь находилось близко, и отныне дом Агаты стал местом частых собраний церковного прихода.
Марина помогала своему новоиспеченному мужу. Теперь их дом открылся для всех нуждающихся и страждущих, которых Йохан Ливи очень любил. Чем больше страдал человек, тем больше возможностей открывалось для покаяния. Пастор должен в любое время дня и ночи быть готовым к служению. И в дождь, и в зной Йохан нахлобучивал шапку или набрасывал пальто, чтобы своим привычным размашистым шагом поспешить на помощь к тем, кто в этом нуждался.
К исполнению супружеских обязанностей Йохан Ливи относился не столь рьяно. К счастью, Марина была не из тех женщин, при виде которых в голову лезут лишь мысли о первородном грехе, так что их супружество в этом смысле протекало спокойно. В их близости отсутствовало безумное желание, что устраивало обоих.
Одного пугала сладость и пучина опасного греха, а другая еще хранила воспоминания о редких, но чрезвычайно эмоциональных вспышках страсти, что случалась между ней и первым супругом. В этом же браке близость была исключительно долгом.
Марина также не теряла и бдительности. Заводить еще одного ребенка ей не хотелось. Поэтому несколько раз в месяц она принимала одну настойку, о которой не знал Ливи. Конечно, пастор выказывал некоторое удивление, отчего жена не беременеет, но Марина, страшно каясь про себя за обман, робко отвечала, что после одной перенесенной болезни более не сможет родить.
Йохан Ливи и в этом усматривал руку провидения. Был то Бог или дьявол, он уже не слишком размышлял на эту тему. Свой пристальный отеческий взор он устремил на падчериц: принялся следить за их речью и за тем, о чем они говорят, куда ходят и с кем проводят время. Всякий раз, заметив малейшее отступление от нравственности, он порицал их. Ливи напоминал Марине об обстоятельствах знакомства и о великой силе покаяния. И ей, еще погруженной в этот ореол святости, казалось, что его побуждения самые благочестивые.
Наряды Веры утрачивали всякий намек на соблазн. На использование косметических средств наложили строгий запрет, ибо зачем юной девице красить глаза и губы? Разве она не знает, что тревожит мысли мужчин? И к чему этими, на вид, невинными действиями искушать их?
Правда, выйдя за порог, Вера извлекала из тайного кармана сумки помаду и с особым удовольствием нарушала запрет. Там же у нее были браслеты, что так заманчиво звенели на запястьях и привлекали внимание юношей, и пузырек с восхитительными духами, купленными ею в женском магазинчике на сэкономленные деньги. Конечно, возвращаясь домой, Вера тщательно стирала помаду. В тайный карман возвращались украшения.
Элене все эти сокровища не интересовали. Те годы, что она прожила как изгнанница, наложили свой отпечаток. Ее истинными друзьями стали книги. Вернувшись из школы, она помогала матери, делала уроки, чтобы потом засесть в своей комнате или библиотеке, в которой чувствовала себя уютно, с книжкой.
Ответы на свои вопросы она находила именно там. За закрытыми дверями ее тихое существование наполнялось жизнью, о которой она могла только мечтать. То, что было недостижимым в повседневности, оживало в ее воображении: перед ее взглядом проносились буквы и слова, превращающиеся в красавиц, жуликов, злодеев, авантюристов, принцев и королей, пиратов и разбойников, отчаянных смельчаков и отъявленных негодяев.
Девочка переносилась то за стены мрачных замков с кровавой историей и заговорами, то на пастбища с прекрасными цветами и водопадами, терпела страшные бури и кораблекрушения, спасаясь на утлой лодчонке, изнемогала от жажды в пышущих жаром пустынях, где свидетелями ее злоключений становились лишь змеи и скорпионы.
Порой, не в силах прервать свое воображаемое путешествие, она сидела в библиотеке до утра, борясь с желанием провалиться в сон. Полумрак, шуршание страниц и ровное тиканье старых часов, в которых сломался механизм, и оттого они не гремели боем, были сродни блаженному покою дремлющего в материнской утробе дитя.
Все книги девочка перечитала по несколько раз, и, глядя на знакомые страницы с особыми приметами в виде пятнышек, кое-где покосившимися буквами или засушенными между страниц стебельками и листьями, Элена испытывала чувство блаженного восторга, словно наведывалась в гости к близким родственникам или друзьям.
Забираясь на изрядно потертый диван, что стоял у окна в библиотеке, Элена оставляла все невзгоды позади, едва ее пальцы прикасались к тонким страницам. Обычно ее никто не беспокоил, но как-то раз дверь приоткрылась, и на пороге возникла сухощавая фигура пастора.
Он обвел взглядом комнату и придирчиво осмотрел скромное
