Сабрина Джеффрис - Ночь с принцем

Гэвин опять припал к влажным темным волоскам и наглядно продемонстрировал, чему научила его эта «практика».

— О-ох… Гэвин, — простонала Кристабель, когда желание стало нестерпимым, как боль, — Пожалуйста… пожалуйста…

— Стань моей женой, — снова повторил Гэвин, доведя Кристабель до исступления своими ласками. — Стань моей женой, Кристабель.

Она знала, что должна спросить еще об одной вещи, но боялась. Боялась, потому что, если он не любит ее…

— Стань моей женой, любимая. — Гэвин потянул Кристабель вниз, и она опустилась на подушки, разбросанные по полу беседки. Торопливо стянув с себя кальсоны, Гэвин опустился на колени между ее раскинутых бедер и вошел в нее одним быстрым движением. — Я не буду обещать, что сделаю тебя счастливой, но я, черт возьми, очень постараюсь.

— А если для счастья мне потребуется нечто большее? — спросила нерешительно Кристабель.

— Большее? — Гэвин заглянул ей в глаза. — Ах да, большее. — Погружаясь все глубже, он то ли выкрикнул, то ли простонал: — Я люблю тебя, Кристабель. Больше, чем это возможно. Я люблю тебя.

Неистовая радость вспыхнула в сердце и с кровью разнеслась по всему телу, заставляя Кристабель выгибаться сильнее, прижиматься к Гэвину все теснее, стремиться к тому, чтобы он заполнил ее всю, чтобы они стали одним неразделимым целым.

— О, Гэвин, я тоже… я тоже люблю тебя!

Его взгляд, устремленный на нее, умолял и повелевал одновременно.

— Тогда стань моей женой, любимая, — шептал Гэвин, словно в забытьи, — стань моей женой… моей женой…

— Да… милый… да… Гэвин… да!.. — кричала Кристабель, отвечая и на его слова, и на каждое движение в ней.

Они одновременно достигли пика, и волна наслаждения, подхватившая их, смыла все сомнения и страхи, которые еще оставались у Кристабель, оставив после себя лишь счастливую уверенность в любви Гэвина и в своей любви к нему.

Потом они долго лежали неподвижно. Гэвин притянул Кристабель к себе, и они молча ждали, пока восстановятся ровное сердцебиение и спокойное дыхание. Наконец Кристабель прошептала, все еще боясь поверить в свое счастье:

— Это все правда?

Пальцем Гэвин приподнял ее лицо за подбородок, заглянул в глаза — и она сразу же успокоилась.

— Я люблю тебя. Люблю за то, что бросаешься во все так горячо и решительно, как солдаты в бой. И за то, что ты всегда стараешься быть честной и что берешь инвалидов себе на службу, и зато, что так любишь своего отца. И мне очень понравилось то, как ты угрожала Анне ножом. — Гэвин усмехнулся, но потом опять стал серьезным. — Я люблю тебя за то, что видишь во мне не незаконнорожденного ублюдка, и не холодного игрока, и не распутника, а человека, которого можно спасти. За это я люблю тебя больше всего.

От избытка чувств у Кристабель перехватило дыхание. Она нежно погладила Гэвина по щеке:

— Скажи мне правду, любимый. Если бы я отказалась стать твоей женой, ты согласился бы помочь мне и папе?

— Да, — неохотно признался Гэвин и, заметив, что Кристабель улыбается, поспешно добавил: — Но только потому, что надеялся уговорить тебя позже.

— Ерунда, — поддразнила его Кристабель. — Просто, что бы ты ни говорил, у тебя все-таки есть совесть. И душа.

— Тебе виднее, — снисходительно заметил Гэвин. — Но если ты надеешься, что я начну прощать игрокам их долги и ходить в церковь…

Кристабель прервала его тираду поцелуем. Однако, когда в ответ Гэвин обхватил рукой ее грудь, Кристабель вырвалась и прошептала:

— Пора остановиться. У нас будет еще много времени для этого.

Она села и, отыскав свою сорочку, надела ее.

— А теперь расскажи, как мы будем добывать папины письма.

Со вздохом Гэвин перевернулся на бок и подпер голову рукой.

— Хорошо, милая. Мой план, конечно, не идеален, но вот что я придумал…

Глава 23

Если ваш любовник — игрок, вы должны быть готовы ко всему.

«Мемуары содержанки»

Заходя вместе с Кристабель в кабинет Стокли следом за хозяином, Гэвин старался выглядеть как можно спокойнее. Он должен казаться этому человеку, который так хорошо его знает, совершенно уверенным. Иначе…

Никаких «иначе». Он должен убедить Стокли. Гэвин взглянул на Кристабель. Глаза ее блестели от волнения, а рот был плотно сжат. Он не может подвести ее. Хватит с нее и того, что сделал Хавершем.

— Так в чем дело, Берн? — спросил Стокли, усаживаясь за стол. — Ты говорил о каком-то предложении?

— Я хочу выкупить у тебя письма.

Стокли не дал себе труда притвориться, что не понимает, о чем идет речь.

— А почему я должен продавать их тебе, если отказался взять деньги у Принни?

— Потому что, если ты этого не сделаешь, я постараюсь, чтобы они стали для тебя совершенно бесполезными.

— Каким образом? — прищурился барон.

— Мы с Кристабель расскажем газетчикам, что существуют некие поддельные письма, в которых утверждается, что у миссис Фицгерберт якобы был сын от Принни. Она заявит, что письма были состряпаны ее мужем, который таким образом хотел оплатить свои карточные долги. И тебе больше нечем будет шантажировать Принни.

Стокли вскочил со стула с выражением холодной ярости на лице:

— Вы не осмелитесь. Стоит вам хотя бы намекнуть на то, что такой ребенок существует, и на вас набросится вся свора газетчиков. Они перетрясут всю жизнь генерала Лайона и его дочери. Они все равно докопаются до правды, и поэтому принц никогда не позволит так рисковать.

— Мне наплевать, позволит он или не позволит. Я хочу уничтожить его. Как ты думаешь, зачем мне нужны эти письма? Я опубликую их, и Принни никогда не сможет стать королем.

Стокли лучше других знал, как сильно Берн ненавидит принца, но этого было недостаточно, чтобы он поверил.

— Я сомневаюсь, что леди Хавершем согласилась бы принять участие в плане, в результате которого пострадает ее отец.

— Вы сами говорили, — вставила Кристабель, — что папа может просто не возвращаться в Англию.

— Если вас действительно не волнует судьба отца, — повернулся к ней Стокли, — почему же вы не приняли моего предложения?

Предложения, за которое Гэвин с удовольствием придушил бы его. Особенно если учесть, что Кристабель скорее всего скрыла от него самое худшее.

Однако сейчас не время сводить счеты. Когда письма будут у них, Гэвин заставит этого негодяя расплатиться за все.

Стокли смотрел на Кристабель с подозрением.

— Вы никогда не позволите Берну рассказать в прессе о ребенке Принни, раз это может погубить вашего отца. — Он вышел из-за стола и зло уставился на Гэвина. — А тебе, может, и наплевать на принца, но не наплевать на нее. Я не дурак. Вы блефуете, и не особенно искусно. — Стокли направился к двери. — Письма не продаются — ни сейчас, ни в будущем.