Мэри Бэлоу - Бессердечный
– Он совершил самоубийство, Анна. – Люк закрыл глаза.
Молодая женщина почувствовала, как ее обдало смертельным холодом.
Люк рассказал ей все, что узнал накануне от Дорис и Эшли. В последнюю очередь он заговорил о том, что было для него, как она понимала, больнее всего.
– Он послал мне эти деньги в знак того, что он все еше любит меня и сожалеет о том, как он поступил со мной. А я отправил их обратно. Я оттолкнул его. Я не убил его той пулей – ты ведь знаешь, я целился в дерево в шести футах от него, а попал лишь на дюйм в сторону от сердца, – но я убил его, вернув ему эти деньги.
– Нет, Люк. – Она подняла его руку и прижала к своей щеке. Было так странно и непривычно видеть мужа слабым и уязвленным. – Конечно, ты его не убил. Ты не должен так думать. Вы оба очень страдали. У тебя хватило сил пройти через это. А у него нет. Он мог написать тебе письмо и послать тебе вместе с деньгами. Он мог поехать в Париж и разыскать тебя там. Ты не должен винить себя за то, что он сделал или не сделал. Может, ты и оттолкнул его однажды, но ведь и он оттолкнул тебя. К сожалению, люди иногда причиняют друг другу сильную боль. Особенно самые близкие. И у некоторых не хватает внутренней силы пережить то, что могут вынести другие. Возможно, они даже ничего не могут поделать. Мой... мой отец всегда был таким сильным, пока он не узнал, что у мамы чахотка. И тогда он сломался. Многие винили его. И проще всего было разлюбить его.
– Я любил Джорджа, Анна, – сказал он. – Он был тем, кем я всегда хотел быть. Он был моим кумиром.
– Он тоже любил тебя, Люк, – ответила она. – До самого конца – иначе бы он так не страдал. Он не хотел бы видеть, что ты страдаешь сейчас. Он не хотел бы знать, что своей смертью он причинил тебе еще большую боль, чем при жизни.
Люк снова повернулся и взглянул на нее.
– Любовь – это не всегда легкое и простое чувство, которым она должна быть, – с горечью произнес он. – Мне так хотелось бы вернуть его сейчас, чтобы мы смогли помириться, но он мертв. Любовь – это боль, Анна.
– Да. – Она наклонила голову, и прикоснулась губами к его кружевному манжету.
– Анна, – он пристально посмотрел на нее, – Генриетта всегда была тебе другом?
Анна могла бы ответить как-нибудь неопределенно. Но она знала, что он сейчас с трудом по кусочкам собирает свою жизнь, пытаясь примирить прошлое с настоящим, и ему нужен честный ответ, по крайней мере в этом.
– Нет. Вовсе нет, – сказала она. – Она всегда старалась покрасочнее описать ваши встречи с ней и заставить меня понять, как сильно вы все еще любите друг друга. Мне кажется – хотя, может быть, я и ошибаюсь, – что она специально так делает, потому что я ей не нравлюсь. Я стараюсь как можно реже встречаться с ней.
– То, что она выдумывает, – не правда, Анна, – ответил Люк. – Признаюсь, я боялся возвращаться сюда, боялся,что, когда увижу ее, мои чувства оживут. По этой же причине я боялся оставаться с ней наедине после моего возвращения. Она подстраивала все наши встречи. Но я быстро понял, что чувство, которое я испытываю к ней теперь, – уже давно не любовь, а жалость.
Анна глубоко вздохнула и снова опустила его руку к себе, на колени.
– Анна, – спросил он, встретившись с ней взглядом, – ты никогда не сожалела о том, что вышла за меня замуж?
– Нет, – ответила она, прикрыв глаза. А через минуту открыла их и, прямо глядя на него, горячо повторила:
– Нет, никогда.
– И я нет, – сказал он. – Ты лучшее, что было в моей жизни.
Она до боли закусила губу. Как это он сказал: любовь это боль.
– Есть ли что-то такое?.. – начал он нерешительно. Затем попробовал начать еще раз:
– Я могу тебе в чем-нибудь помочь, Анна?
Не раз впоследствии она раздумывала о том, как часто наиболее важные решения в жизни приходится принимать, не имея ни секунды на размышления. Ни секунды, чтобы тщательно взвесить ответ. «Почему она не рассказала ему?» – спрашивала она себя потом. Люк был так мягок, почти нежен с ней. Он только что сказал ей, как она дорога ему. Он только что исповедался ей в собственных страшных ошибках. Он бы отнесся к ее исповеди с сочувствием и пониманием. Он бы освободил ее.
Но у нее не было даже секунды. И она ответила так, как подсказывал ей инстинкт самосохранения.
– Ты всегда так добр ко мне. – Она улыбнулась ему.
– И нет ничего?..
– Ничего, – твердо ответила она, продолжая улыбаться. Люк кивнул.
– Мне надо по делам в Лондон, – сказал он отрывисто. – На неделю или около того.
Ее сердце заколотилось от радости, хотя, конечно, надежда на избавление была только иллюзией.
– Мы поедем вместе? – спросила она. – Скоро?
– Нет. – Он поднял свободную руку и легко погладил ее по щеке. – Я поеду один, Анна. Так будет легче – не придется собирать вещи Джой и брать с собой ее и няню. Я вернусь домой как можно скорее.
– О, – только и сказала она.
– Тебе не страшно оставаться здесь одной? – спросил он, внимательно вглядываясь в ее глаза.
Страшно? Нет, скорее всего «ужасно».
– Нет, конечно нет. – Она улыбнулась ему. – Но мы будем скучать по тебе – Джой и я. Я буду считать часы до твоего возвращения.
– Анна, – проговорил он. – Анна.
Люк был необычно задумчив. Его глаза были непривычно широко раскрытыми и казались беззащитными. Но вдруг он вернулся в свое обычное состояние и поднялся.
– Мне надо перекинуться парой слов с Фоксом, – сказал он, – и с моим камердинером.
Она улыбнулась ему, изо всех сил сопротивляясь желанию обнять его, обхватить, прильнуть к нему, умоляя не оставлять ее здесь одну. Но он вышел из комнаты, а она так и продолжала стоять неподвижно. Возможно, остаться одной, даже без видимости той безопасности, за которую она цеплялась, было именно тем, что ей требовалось более всего. Возможно, оставшись одна, она найдет смелость предпринять что-то, чтобы защитить себя.
«Возможно, – снова пришла эта непрошеная мысль, – она найдет в себе смелость убить его».
Глава 24
Часом позже Люк находился в кабинете своего нового управляющего Говарда Фокса и с некоторым удовлетворением слушал его похвалы по поводу превосходного состояния, в котором находилось хозяйство и вся документация. Затем он дал ему указания о ведении дел во время его отсутствия. Их прервал стук в дверь, и в кабинет вошла Анна. Она выглядела обеспокоенной.
– Эмми исчезла, – сказала она, бросив извиняющийся взгляд на Фокса.
Люк кивнул управляющему и вышел с Анной из комнаты.
– Еше рано, – сказал он. – А она любит побродить, Анна. Стоит ли так беспокоиться?
– Но ее нет с раннего утра, – сказала она. – Няня только что сообщила о ее отсутствии. Ее нет уже очень давно, Люк. Эшли уехал рано. Вероятно, она видела, как он уезжал, и убежала куда-то, чтобы погоревать наедине с собой. Я виню себя, что не была с ней рядом этим утром. Я должна была это предвидеть. Теперь одному Богу известно, где она может быть.
