Джудит Тарр - Дочь орла

Она погнала своего мула из середины отряда вперед. Лошадь Исмаила уступила ей дорогу. Он приветствовал ее взглядом.

На мгновение она ощутила острую тоску. Им снова предстоит играть в старую игру, скрываться, изображать безразличие. Она потянулась было к его руке, но удержалась. Видит Бог, им незачем скрываться, когда чуть ли не любой солдат Генриха может свидетельствовать о ее развратности.

Но сейчас она должна стать скромной, спокойной, безупречной посланницей. Весть, которую она несла, была ужасная. Зачем ухудшать положение еще и собственной глупостью.

Павия встретила их не так спокойно, как ей хотелось бы. Закутанная в дорожный плащ, она смогла бы остаться неузнанной, но Исмаила, на прекрасной арабской лошади, в непривычных одеждах и в тюрбане, не узнать было невозможно. Пока они добрались до дворца, за ними уже следовала довольно большая толпа.

— Какие новости? — интересовались люди. — Какие вести из Германии?

Начальник стражи у ворот, выполнявший роль проводника, прикрикнул:

— Императрицы должны узнать первыми!

Императрицы уже были в зале. Было время аудиенции, и они обе присутствовали и сидели рядом. Аспасия быстро оценила значение этого.

Императрица Аделаида поднялась, когда Аспасия подходила. Феофано не встала. Это могло бы показаться проявлением императорского величия. Но Аспасия почувствовала, что отчасти это объяснялось страхом. Выглядела она неплохо. Усталой, конечно, но достаточно сильной, чтобы встретить посланников, которые могли привезти только одну весть.

Она оставалась неподвижной, пока Аспасия и остальные позади нее выражали императрицам свое почтение. Аделаиде совсем не обязательно знать, сколь малая его часть адресовалась ей. Она не так быстро, как Феофано, поняла, что означает приезд Аспасии, или не захотела понять. Она приказала им подняться и быстро задала короткие вопросы.

— Что это значит? — спросила она. — Почему вы приехали? Император с вами?

— Нет, ваше величество, — отвечала Аспасия.

В зале царила тишина. Неужели так было с самого начала? Казалось, можно было услышать биение ее сердца, гулко отдающееся от стен.

— Вы оставили его? Или вас отослали?

— Нас отослали, — произнесла Аспасия с трудом, — ваше величество.

Она, не отрываясь, смотрела на Феофано. Младшая императрица, казалось, перестала дышать. Она все прочитала на лице Аспасии. Это невозможно было сказать словами. Аспасия почти ненавидела ее за то, что она вынуждает ее довести этот ужасный спектакль до конца.

— Нас послали, — сказала она, — как гонцов. От архиепископа Кельнского. И, — добавила она, — от того, кто называет себя герцогом Баварским. А теперь еще и регентом Германии.

Одно за другим падали в тишине ее слова.

— Генрих Баварский, — продолжала она, — бежал из тюрьмы и захватил императора и регентство. Он желает сообщить тебе, что, если ты останешься в Италии, он не предпримет никаких шагов против тебя. Он сообщает, что Германия принадлежит ему по праву, и всегда принадлежала. Италию ты можешь оставить себе, пока он не пожелает потребовать и ее.

Аделаида медленно опустилась на свой трон. Лицо ее было серым. Однако Аспасия понимала, что это была не слабость. Это было потрясение и холодная ярость.

— Вот как, — сказала Феофано, спокойно и негромко. — Что ж! Ты имеешь право укорять меня за мою ошибку.

На мгновение Аспасия растерялась, не понимая:

— Укорять тебя? Госпожа моя, ведь ты оставила его на мое попечение, и я не уберегла его.

— Нет, — вдруг вмешался Исмаил, удивив ее. — Два архиепископа оказались предателями: Утрехтский, выпустивший мятежника на свободу, и Кельнский, впустивший его в город.

Аделаида поджала губы. Ее задел такой нелицеприятный отзыв о церковниках, хотя он был вполне ими заслужен. Тем более что он исходил от неверного.

Феофано медленно кивнула.

— Конечно. Церкви больше по вкусу господин Генрих: он мужчина и саксонец, и они считают, что им легче управлять, чем женщиной из Византии. Тем большую глупость я совершила, полагаясь на преданность архиепископа.

Аделаида быстро осеняла себя крестным знамением. Это движение напомнило Аспасии, как меч выхватывают из ножен.

— Господь свершит свой суд, — сказала Аделаида. — Мы обратимся к наместнику Бога на земле.

— К папе, — согласилась Феофано. — Да. — Она, наконец, поднялась с присущей ей грацией. — Он был человеком Оттона. Он услышит просьбы матери Оттона и королевы Оттона.

— И, — добавила Аспасия, — Бог даст, он услышит нас прежде, чем господин Генрих подумает о своей безопасности.

Феофано помолчала:

— Не подумал ли уже?

Аспасия покачала головой, сначала нерешительно, потом более уверенно.

— Думаю, что нет. Когда мы видели его, он был опьянен своим успехом. Он посчитает, что ему достаточно поддержки епископов Германии. Это его главный недостаток, — сказала она задумчиво, — и его отца тоже: он никогда не думает об империи. Только о Германии.

Впервые Аделаида взглянула на нее с чем-то похожим на уважение.

— Да, он такой. И отец его был такой. Его епископы не так уж будут стремиться следовать за ним, если Святой Престол запретит им. А это так и будет, можете быть уверены. — Она сказала это с мрачным удовлетворением.

Дальнейшее обсуждение они продолжили во внутренних покоях, подальше от любопытных глаз и болтливых языков. У Аспасии было время сменить дорожное платье, поесть, попить и даже отдохнуть. Но ей не спалось. Она нашла императриц в маленьком, неприбранном рабочем кабинете, совещавшихся с удивительным единодушием. Война за корону маленького Оттона сделала то, чего так и не смог добиться его отец: они наконец забыли старую вражду. Теперь между ними была дружба, хотя и не без шипов.

Ее тоже приняли в совет. Присутствовали и другие: казначей Аделаиды, несколько епископов и вельмож.

Среди них Аспасия увидела знакомое лицо. Он очень постарел и осунулся с тех пор, как она видела его в последний раз. Кажется, два года прошло с того времени, как второй Оттон сделал его аббатом в Боббио? Поверх черной бенедиктинской рясы на нем была риза аббата.

Он буквально просиял, узнав ее. Спросив взглядом разрешения у императрицы, он поднялся и протянул ей руки. Она обняла его, почувствовав под одеждой его худобу:

— Герберт, — сказала она. — Герберт, старина, что привело тебя сюда?

— Смерть, — ответил он прямо. Но все же заставил себя улыбнуться. — Нет, не думай, все не так ужасно. Его величество сделал меня аббатом; его величество умер. Я рассудил, что лучше оставить своих монахов мирно созерцать уже совершенные ими грехи, не искушая их на новые.