Джулиана Грей - Неприступный герцог
Грудь Уоллингфорда намокла от слез жены.
— Моя фея, — тихонько позвал он, стараясь как можно нежнее прижать ее к себе.
— Нет, я ни в чем тебя не обвиняю. Просто это часть тебя, и я не знаю, что с этим делать. Я так тебя люблю. Ведь если бы я не любила тебя так сильно, мне не было бы сейчас так больно.
— Мы можем жить здесь, в Италии, если хочешь. Да где угодно. Я сделаю все, что ты пожелаешь, Абигайль.
— Ты предлагаешь мне сбежать.
— Если это сделает тебя счастливой. Я просто хочу тебе счастья, любимая.
Когда жена подняла голову, Уоллингфорд увидел, что ее глаза полны слез. А ведь Абигайль никогда не плакала.
— Я знаю, что ты хочешь этого сейчас. Но что будет завтра?
— Я буду хотеть этого всю жизнь.
Абигайль продолжала смотреть на мужа глазами, полными слез, в которых читалась такая любовь и такая печаль, что Уоллингфорду показалось, будто он раскалывается надвое. Абигайль коснулась его щеки и провела по ее жесткой щетине.
— По крайней мере сейчас ты принадлежишь мне, — сказала она. — В этот самый момент, в эту самую минуту здесь нет других. Ты ведь принадлежишь мне сейчас, правда?
— Правда.
Уоллингфорд опустил жену на подушку, укрыл ее и крепко прижал к себе, ибо только это он и мог сейчас сделать. Спустя некоторое время он снова любил ее, доставляя ей ни с чем не сравнимое удовольствие, повторяя слова любви до тех пор, пока тело Абигайль не начало содрогаться в экстазе. Но на этот раз она просто упала, не произнеся ни слова, и забылась тяжелым сном, свернувшись калачиком в его объятиях.
Уоллингфорд тоже обессилел, но продолжал упрямо смотреть на тени на потолке. Где-то в комнате громко тикали часы, отсчитывая секунды в унисон с его сердцем.
Он посмотрел на жену, доверчиво положившую голову на его плечо, и погладил ее золотистые каштановые волосы, которые так любил. Абигайль крепко спала и ничего не почувствовала. Бедняжка, последние тридцать шесть часов у нее совсем не было возможности отдохнуть.
Уоллингфорд осторожно высвободился, стараясь не потревожить Абигайль — хотя и подозревал, что она не проснулась бы, если бы сейчас по кровати прошел слон, — бесшумно разыскал свою одежду и вышел за дверь.
Полная луна низко висела на небе, едва не касаясь крыш. Уоллингфорд не отказался бы от бокала вина и сигареты, но в отсутствие того и другого он просто сунул руки в карманы брюк и направился по опустевшей площади дель Кампо в сторону собора. В воздухе все еще витал жар дня. Веки его наконец-то отяжелели, и он решил вернуться в отель.
Но на полпути его остановил знакомый голос:
— Странное времяпрепровождение для молодожена.
Уоллингфорд вздохнул и повернулся к деду:
— Боишься, что я не выполнил своих обязательств перед титулом? Позволь заверить тебя в обратном.
Из тени появился Олимпия. Его непокрытая голова переливалась серебром в свете луны.
— Это ведь не мой титул. Так что мне все равно. Только вот мне очень нравится твоя молодая жена и совсем не хочется видеть ее разочарованной.
Уоллингфорд облокотился о стену и внимательно посмотрел на деда.
— Как вы все ловко провернули. Давно вы ее для меня присмотрели?
— Год или два назад. Но, согласись, я не ошибся с выбором.
— Отрицать не стану. А как с остальными? С Берком и Роландом?
Олимпия облокотился о колонну.
— Вообще-то все началось с твоего брата. В свое время я наделал много ошибок…
— Я потрясен до глубины души.
— И решил, что пришло время все исправить. Мне просто повезло с сестрами.
— Говорят, лучше быть удачливым, чем умным.
Олимпия вдруг заметил:
— Я вижу, ты ее любишь.
— Больше, чем мог себе представить. Я готов умереть за нее, — просто сказал Уоллингфорд.
— И забыть о загулах и попойках?
— Я решительно намерен начать новую жизнь.
Олимпия вскинул бровь:
— Я не мог не заметить, что это так называемое проклятие не было разрушено.
Уоллингфорд пожал плечами:
— Не знаю, почему так произошло. В моей клятве не было ни слова лжи. Я скорее позволю отрезать свою правую руку, чем посмотрю на другую женщину.
— И все же.
Уоллингфорд ничего не сказал, ибо слова породили бы сомнения в его душе. Сомнения в самом себе.
— Ты считаешь, что не способен хранить верность, правда? — Наконец произнес Олимпия.
— Уж вы-то точно считаете меня неспособным на это. Вы никогда в меня не верили.
— В таком случае тебе лучше попытаться найти способ доказать себе, что ты действительно сможешь измениться. Ради невероятно славной леди, спящей сейчас в твоей постели.
Некоторое время Уоллингфорд сидел в кресле и смотрел на спящую Абигайль, завороженный ее мерным дыханием. Старался запомнить очертания ее изящных скул, посеребренных луной, темное озеро волос, струящихся по подушке, нежные холмики грудей. Ему хотелось бы уткнуться в них лицом, попробовать на вкус шелковистую кожу, но он держал себя в руках.
Абигайль пошевелилась, ее веки дрогнули, и Уоллингфорд закрыл лицо руками.
— Почему ты одет? — сонно спросила она.
— Ходил гулять.
Простыни зашелестели.
— Посмотри на меня, дорогой.
Он поднял голову. Абигайль сидела на постели, укрытая белой простыней, и смотрела на мужа своими мудрыми светло-карими глазами.
— Ты не уверен, правда? В том, что готов отказаться от прежней жизни? Что сможешь до смерти оставаться верным лишь мне одной? Вот почему проклятие не было снято.
— Вздор. Я никогда не изменю тебе, Абигайль, никогда не причиню боли.
— Ты говоришь так, потому что хочешь, чтобы это было правдой. Но ведь распутники не меняются, верно?
Уоллингфорд поднялся с кресла и подошел к окну.
— Я не распутник.
— Ты вел себя так всю свою жизнь. Именно поэтому ты приехал в Италию. Чтобы доказать себе, что можешь быть другим. Чтобы попробовать жить без женщин и спиртного. А потом на твоем пути повстречалась я.
— Да, я встретил тебя.
— Ты действительно не знаешь, да? Не знаешь, сможешь ли устоять перед окружающими тебя соблазнами?
— Я могу. Должен. Я слишком сильно люблю тебя, чтобы потерять.
Вновь раздался шорох простыней, и спустя мгновение Уоллингфорд ощутил на своей спине руку Абигайль, а потом ее щеку.
— Послушай меня, — прошептала она. — Я очень много думала. Моя любовь, мой муж, уезжай отсюда. Проведи год в полном одиночестве. Год воздержания, который я внезапно прервала…
Уоллингфорд повернулся к ней.
— Что за черт? О чем ты говоришь?
— Что такое год? — Абигайль обняла его за шею. — Больше нет никакой спешки. Никаких проклятий, которые нужно разрушить. Я подожду тебя. Подожду в замке. Поживи один и избавься за это время от своих демонов. — Она наклонила голову и поцеловала мужа в грудь. — Я буду держать твое нежное сердце в своих руках.
