Шелк аравийской ночи - Фосселер Николь
– Ну, пожалуйста! Я совсем недолго. Только быстро кое-что гляну, – настойчиво упрашивала Майя.
Зажав под мышкой книги, профессор Рэй костлявым указательным пальцем поправил на переносице очки, вытащил из-под мантии карманные часы и с напряжением вгляделся в циферблат.
– Боюсь, после чая профессор Бендинель захочет еще раз убедиться, все ли в порядке. За полчаса управитесь?
– Благодарю вас, – прошептала Майя. Библиотекарь заговорщицки подмигнул ей, и морщинки вокруг его глаз стали глубже. Любезный и всегда готовый прийти на помощь, Рэй находил доброе слово для каждого посетителя и стал основной мишенью для придирок Бендинеля. Майя давно подозревала, что Рэй с такой готовностью помогал ей тайно пробираться в библиотеку не только из добрых чувств. Это была его собственная тихая, маленькая месть Бендинелю.
Под пристальными взглядами Бодлея и Чарльза I она проворно перескочила через ступеньку, ведущую вниз, в старый читальный зал. Словно поперечная перекладина в букве Н, он соединял через внутренний двор два зала библиотеки в обход главного здания: Артс-Энд на входе и Селден-Энд по другую сторону читального зала. Книжные полки возвышались по сторонам застеленного циновками помещения, образуя ниши, где для удобства читателей стояли виндзорские стулья. Из окон, увитых снаружи плющом, почти не проникало света, так что пыльные галереи полностью погрузились во тьму. С каждым шагом Майю покидали печаль и гнев, и когда она добралась до Селден-Энда, то почувствовала себя свободно и безопасно в теплой, мягкой тишине библиотечного зала, где ее окружали одни только книги.
Здесь книжные сокровища тоже занимали два этажа – нижний, за деревянными арками и колоннами, и верхний, вдоль опоясывающей галереи под расписным кессонным потолком. Посередине стоял стол, по обе его стороны возвышались книжные шкафы со справочными изданиями. Майя пошла направо, где стояли тома ориенталистики мистера Селдена, в честь которого и был назван зал. Она ласково провела кончиками пальцев по тисненой коже – красной, желтой, синей и зеленой, – золотым буквам и дереву, хранящему это сокровище, и нашла взглядом то, что искала, вытащила том и раскрыла его наугад. По страницам тянулись плавные линии, петли и изгибы арабского шрифта, с крючками и точками поверх вязи, будто эта вязь была чем-то посыпана. Майя начала изучение этих замысловатых знаков сложного языка, когда Ричард Фрэнсис Бертон отправился покорять Мекку.
Мекка, родина пророка Мухаммеда, главная святыня мусульман, «центр исламского мира и матерь всех городов», закрыта для представителей иных конфессий. Многие христиане пытались проникнуть туда, переодевшись паломниками, но почти всех разоблачили, отвезли в ближайшую пустыню, без промедления обезглавили и похоронили. Лишь немногие возвращались и могли обо всем рассказать – среди них был и капитан Ричард Фрэнсис Бертон. Он надел длинные, свободные одеяния, побрился наголо, отрастил бороду, подкрасил лицо соком грецкого ореха и проделал изнурительный путь, полный опасностей, какой проделывают из года в год в это же время толпы верующих. Потоки верующих стекались со всего мусульманского мира, из Африки, с Аравийского полуострова, из Османской империи и Индийского субконтинента, люди шли помолиться возле Каабы, кубической постройки без окон во дворе главной мечети, по легенде, возведенной Авраамом, с черным камнем в юго-восточном углу, полученным пророком от архангела Гавриила. Молился там и Ричард Фрэнсис Бертон. Он изучал исламское учение суфизм еще в Индии, а потом и сам стал последователем суфизма и чувствовал себя в исламе куда уютнее, чем в христианстве. Ричард молился на арабском, этот язык он выучил самостоятельно, будучи еще студентом Оксфорда. Арабским он овладел в совершенстве, как и древнегреческим, латынью, французским и итальянским, хиндустани, гуджарати, маратхи, синдхи и персидским – языками Индийского субконтинента, их основам Бертон учил Майю в письмах. Но именно арабский язык он называл родным.
Этому языку дважды в неделю обучал Майю дома, в Блэкхолле, профессор Рэй, заведующий кафедрой арабского языка. Марта Гринвуд высказалась против «этих бессмысленных занятий», когда Майя заявила родителям о своем желании, но промолчала, когда Джеральд решил выполнить просьбу дочери. Великодушие профессора Рэя и его дружба с Гринвудом были столь велики, что он, забыв про гордость, взялся за обучение дочери коллеги.
Ричард… Глаза Майи наполнились слезами, буквы исказились, начали извиваться по странице и расплываться. Воспоминания о том летнем дне два года назад так живо настигли ее в саду! А с ними были неразрывно связаны воспоминания о последовавшей за этим ночи…
* * *Летняя ночь струилась сквозь открытое окно. Майя лежала в кровати, глядя в темноту, едва подсвеченную молочным сиянием серпа луны. Стрекотание цикад на мгновение прервалось, и наступила такая тишь, что стало больно ушам. Тем было приятнее, когда звонкий стрекот зазвучал снова. Белые цветы жимолости у стены дома дарили медово-ванильный аромат, который смешивался с запахом камня, постепенно отдававшего шелковистому воздуху накопленное за день тепло.
Велика была радость Гринвудов, когда Ричард вошел вместе с Майей в дом, и больше ей так и не удалось оказаться с ним наедине. Во время ужина Майя едва отваживалась оторвать взгляд от еды, безмолвно и тихо передвигая своего ягненка под мятным соусом с одного края тарелки на другой. Она боялась, что мать или Ангелина смогут прочитать у нее по глазам о произошедшем в саду. Ведь поцелуи Ричарда, эти тайные, такие запретные, такие прекрасные поцелуи, оставили заметные следы. Лишь изредка она поднимала опущенные ресницы – когда чувствовала, как взгляд Ричарда касался ее и задерживался на короткое время. В эти секунды ее переполняло такое всепоглощающее счастье, что дух захватывало. Она рассеянно слушала рассказы Ричарда про Индию, хотя Джеральд, Марта и даже Ангелина ловили каждое слово. Не в последнюю очередь из-за того, что это немного связывало их с Джонатаном, по которому все очень скучали.
Ричард рассказывал о павлинах в дубовых ветвях, кричащих на огненно-красный диск заходящего солнца, покрытый вуалью голубоватых испарений навозных куч, что соединялись с ароматами специй и кокосового масла, издавая резкий, но вовсе не неприятный запах. Описывал свое бунгало в гарнизоне княжества Барода, принца Гайквара, который развлекал солдат казармы боями между слонами и тигром или буйволом. Он вспоминал охотничьи прогулки верхом на слонах и буйные, непроходимые джунгли в глубине материка, изучение языков, нравов и обычаев страны и работу переводчиком. Разведывательную миссию, когда Ричард переоделся в арабского странствующего торговца по имени Мирза Абдулла, и свое разочарование четыре года назад – из-за отказа ему не удалось поучаствовать в войне с сикхами в районе Пенджаба. Наконец Ричард упомянул три работы, сочиненные им после возвращения и уже готовящиеся к публикации: «Гоа, или Голубые горы», «Синд, или Долина несчастий» и этнологический труд об индийских народах. Так проходил вечер, пока Марта Гринвуд не отправила дочерей в постель – обе, сделав благовоспитанный книксен, пожелали Ричарду спокойной ночи – и мужчины, как в старые добрые времена, отправились в кабинет Джеральда пить бренди и курить табак.
С нижнего этажа раздавались мужские голоса, хриплый смех Ричарда. Потом шаги, твердая поступь ее отца: вот он поднялся по лестнице, приблизился и прошел дальше, проделав привычный путь по коридору. Дверь родительской спальни, за которой давно скрылась Марта Гринвуд, осторожно защелкнулась, приглушив и без того тихие приготовления Джеральда ко сну.
Сердце Майи бешено колотилось, как она ни пыталась успокоиться. Она ждала минуты, когда все предадутся ночному отдыху и дом погрузится в полную тишину. Она осторожно встала с кровати и выскользнула из комнаты, которая уже несколько месяцев принадлежала исключительно ей.
Надеясь положить конец ежедневным ссорам и слезам дочерей, Марта Гринвуд, чтобы сберечь свои нервы, переселила Ангелину в другой конец коридора, в бывшую комнату для гостей, и та перебралась туда, пожалуй, даже слишком охотно. Комната оказалась гораздо просторнее и с огромным встроенным стенным шкафом – для роскошного гардероба Ангелины места там было более чем достаточно. Майя же наслаждалась возможностью читать и писать под лампой до глубокой ночи, не провоцируя ссор с сестрой, которой хотелось спать. Она больше не спотыкалась о разбросанную в спешке обувь и не разгребала кровать от одежды Ангелины, надеясь разыскать в ворохе шиньонов, чулок, черепаховых гребней и серег свои книги.
