Девушка в белом кимоно - Ана Джонс
* * *
Пока мы готовимся к встрече, мои нервы натягиваются до предела. Я уже почти готова, но окаасан не нравится, как я заколола традиционную бело-розовую заколку — гребень, и она решила переделать мою прическу. Пока она расчесывает мои волосы, я держу заколку на коленях.
Мой палец скользит по гладкой эмали на гребне, а я размышляю о том, что сейчас не имеет значения, насколько точно будет выбрано для нее место. Хаджиме все равно не заметит, правильно ли уложены мои волосы, или достаточно ли выдержана симметрия в саду, или что ему предложена чашка для чая в летний сезон. Главное, что об этом не знает окаасан. Или знает? Неужели она каким-то образом узнала мою тайну? Может быть, она боится реакции отца?
Потому что я ее боюсь.
Бабушка только подливает масла в огонь.
— Это никуда не годится. Видишь? Гребень все еще стоит криво, — ворчливо замечает обаасан, проходя мимо.
Она делает вид, что ее не интересуют приготовления, но постоянно находит повод пройти мимо и высказаться.
Они все так делают. Если эта встреча будет недостаточно хорошо подготовлена и проведена, пострадают честь и статус моей семьи. И это правило работает, даже когда почетный гость, которого мы встречаем, не имеет никакого статуса.
Я лихорадочно перебираю в памяти все правила и ритуалы. Я объяснила Хаджиме, где ему надо будет сесть? Когда он должен заговорить? И сколько должен съесть? У меня ускоряется пульс. Я говорила ему, что он должен есть только маленькими порциями? Хаджиме любит поесть, поэтому я обязательно должна была его предупредить. Но, кажется, я этого не сделала. Мне становится жарко. Меня тошнит и начинает кружиться голова. Пояс оби внезапно слишком сильно давит мне на ребра. Кажется, что сами традиции душат меня, не давая сделать вдох.
— Вот так, да, — окаасан поглаживает мои виски, потом встает и делает шаг назад, чтобы оценить плоды своего труда. Цветы сливы с гребня теперь свисают точно на одну сторону. — Вот теперь хорошо. Да, я думаю, что так будет хорошо.
Отец и Таро проходят мимо, не удостаивая меня даже взглядом. Уверена, что перед встречей с Сатоши они будут вести себя иначе. Но сегодня я для них невидима. Привидение.
Окаасан поправляет на мне кимоно. Оно красивое, но из повседневных, в отличие от фурисодэ3, которое я надену на встречу с Сатоши, — рукава у него настолько длинные и широкие, что развеваются подобно огромным разноцветным крыльям.
— Хм-м, он все еще стоит криво, — замечает бабушка из-за наших спин. Она склоняет голову набок, рассматривая мою прическу. — Да уж, кривая крышка на кривом чайнике.
У меня все похолодело внутри. Неужели она тоже знает о Хаджиме?
Мой младший брат верит, что бабушке прислуживают лисы, которые бегают где хотят и рассказывают ей обо всем, что услышали. Раньше я всегда смеялась над ним, но теперь даже и не знаю, что думать.
Мама еще раз осматривает мою прическу, потом громким выдохом отметает придирки бабушки. Знаком она велит мне следовать за ней в сад, где уже приготовлена сцена для скорой встречи. Мягкие тростниковые матрасики покрывают поросшие мхом камни террасы, на которых стоит стол. На нем стоит ваза с одним белым цветком и все необходимое для чайной церемонии.
Не хватает только отца и Таро.
Они сидят в саду, спиной ко входу, тем самым выражая свое недовольство происходящим. Дым от их трубок поднимается в воздух, как две змеи, переплетающиеся с невидимой лозой. Я чувствую, как напряжение усиливается.
Уже почти час встречи.
Хаджиме знает, как важно прийти точно в назначенное время: ни минутой раньше, ни секундой позже. Он знает, что должен пройти по тропинке, обрызганной водой, чтобы избавиться от мирской пыли, и подойти к центральным воротам, чтобы там быть официально представленным хозяевам перед чайной церемонией.
Я стою в напряжении, чувствуя, как моя кожа горит липким жаром в ожидании того момента, когда отец с Таро повернутся к воротам, увидят его и вынесут свой вердикт.
Я стою так, что первой смогу увидеть подходящего Хаджиме. Я не свожу глаз с этого направления и понимаю, что мне не сделать вдох. В груди все горит и ноет, требуя воздуха.
О чем я только думала?
Я должна была им сказать.
Я должна была сказать ему.
— Ой, смотри, видишь? Это знак удачи, Наоко, — мама показывает на мой рукав, где на розовый цветок присела отдохнуть живая белая бабочка. Ее тонкие крылья подрагивают от легкого ветерка, что напоминает об утреннем видении, и мне наконец удается сделать вдох.
— Ты мне снилась, — с улыбкой говорю я бабочке, понемногу успокаиваясь и приветствуя ее, как друга. — Мы с тобой вместе парили на ветру. Ты принесла мне добрые вести?
— Может быть, ты все еще спишь, как в притче о бабочке Чжуан-цзы4, — говорит бабушка, которая в этот момент с помощью Таро усаживается на циновку.
Я по-прежнему не свожу взгляда с моей крохотной гостьи, держа руку так, чтобы ей было удобно сидеть на скользком шелке моего кимоно. Великий Учитель видел сон о том, что он был бабочкой, не помнившей его человеческой сути. А проснувшись, он вспомнил, что во сне был бабочкой. Вот он и спросил своих учеников: кто же он на самом деле? Человек, которому приснилось, что он был бабочкой, или бабочка, которой сейчас снится, что она — человек? Что такое реальность?
— Может быть, Чжуан-цзы просто ошибался, обаасан, — отвечаю я бабушке. — Зачем выбирать между двух реальностей, если реальность состоит и из одного, и из другого. И счастье находится именно в равновесии между двумя сутями.
Губы бабушки тут же поджались, и она не произнесла ни слова.
Я заставила бабушку замолчать?
Окаасан поднимает руку и поправляет мой гребень, решив, что все-таки он неровно закреплен, на что бабушка молча улыбается.
Однако моя победа оказалась недолговечной.
Бабочка расправляет белые крылья и взлетает. Я наблюдаю за ее движениями до тех пор, пока все мое внимание не сосредотачивается на одной-единственной цели: моем будущем.
Хаджиме пришел.
Бабочка спускается ниже, словно поприветствовать его, задерживается над ним,
