Валери Кинг - Плененные сердца
– Мне никогда не понять, почему вам понадобилось сделать эту вещь – единственную в этом доме, да и в целом мире, имеющую для меня ценность как память, – предметом ваших вожделений. Вам известно, что мой отец нашел эту скульптуру на раскопках в Греции.
– И подарил ее леди Эль.
– Которая с тех пор неоднократно выражала желание передать ее мне. Она так бы и поступила, не вмешайся вы с вашим неслыханным предложением. Можно было бы подумать, что вы соблазняете ее этими десятью тысячами исключительно из антипатии ко мне. Но этого просто не может быть. Я не совершила ничего, что могло бы в такой степени настроить вас против меня.
Она с удивлением заметила, как в серых глазах Брэндрейта появился стальной блеск. Он открыл было рот, но тут же снова сжал губы, что явно стоило ему немалого усилия. Она не сомневалась: он хотел ей что-то сказать, но сдержался. О чем он думает? Эвелина заморгала глазами, как она всегда непроизвольно делала в минуты напряженной работы мысли. Она мгновенно воспроизвела в памяти все столкновения с маркизом, пытаясь уяснить себе причину его недоброжелательства, но не смогла припомнить ничего особенного. Что могло вызвать такой недобрый взгляд? И почему он молчит?
– Прошу вас, объяснитесь, – произнесла она наконец. – Чем я вас оскорбила? Имейте в виду, что бы вы ни сказали, это не может меня обидеть. Хотя по вашему виду совершенно ясно, что вы полны дурных мыслей.
– Я не доставлю вам такого удовольствия. – Глаза его сузились в щелочки.
– Значит, вы признаете, что затаили на меня обиду?
– Спросите ваше сердце, вашу совесть, и вы получите ответ. Хотя я иногда сомневаюсь, есть ли у вас она. А сердца у вас уж точно нет, во всяком случае, в нем нет и крупицы чувства, иначе бы вы…
Он вдруг замолчал, как будто осознав, что чуть было не обнаружил то, что желал скрыть. Его точеные черты снова приобрели обычно свойственную им холодность и высокомерие, и он сдержанно докончил:
– Иначе бы вы не стали соперничать со мной за эту скульптуру.
– Это не то, что вы хотели сказать.
– Это все, что вы от меня услышите.
В гостиной воцарилось молчание. Эвелина не сводила с маркиза глаз. Она и представить себе не могла, чем вызваны все эти упреки. Покачав головой, она отошла к фортепьяно и опустилась в кресло возле запыленного инструмента.
– Мне очень жаль, Брэндрейт, – сказала она тихо. Он ошибался в ней. Сердца, быть может, у нее и не было, но совесть ее мучила, если она кого-то невольно задевала. – Я ничего не понимаю! Скажите мне, чем я вас обидела, чтобы я могла попросить прощения.
К ее удивлению, черты его несколько смягчились.
– Я вам почти верю, – произнес он. В этот момент в разговор вмешалась леди Эль, про которую оба спорщика, кажется, совсем забыли.
– Ах, я вспомнила одно досадное дело, которым мне следует заняться. Извини меня, Брэндрейт, я предоставляю тебе… занять мою племянницу несколько минут. Миссис Браун был нужен пластырь. Кухарка говорила мне об этом еще до ужина, а я совсем забыла. Кажется, она порезала себе палец. Надеюсь, что за это время она не истекла кровью. Впрочем, Мепперс уже давно бы мне об этом сообщил. Так что я еще успею. Я вернусь через несколько минут.
Эвелина рассеянно кивнула вслед тетке. Она была настолько озабочена своим разговором с маркизом, что даже не вслушалась в странно сбивчивые объяснения леди Эль. Глаза ее были устремлены на потертый дорогой ковер под ее стоптанными туфлями. Она все еще мучительно пыталась вспомнить, что она такое сказала и сделала, отчего Брэндрейт явно назло ей пытается купить дорогую ей вещь у леди Эль.
– Что это все значит? – услышала она в этот момент его голос.
Оторвавшись от созерцания ковра, Эвелина с изумлением увидела подозрительное выражение на лице маркиза.
– О чем вы? – спросила она.
– Да ладно! – воскликнул он. – Довольно вам прикидываться святой невинностью. Все это глупости! Неужели леди Эль всерьез верит, что стоит ей выйти за дверь, как я тут же объяснюсь вам в любви, завладею вашим сердцем и стану просить вас быть моей женой?
– Господи, Брэндрейт! Что вы такое говорите? Объяснитесь мне в любви? Вы? Уж если кто и говорит глупости, так это вы. А что до завладения моим сердцем, так вы же уже заметили – и совершенно справедливо! – что у меня его нет. Я и леди Эль то же самое говорила не более получаса тому назад. Я никогда не стремилась к замужеству и, насколько помню, ни разу не была влюблена, не считая одного мальчика-грека. Мне было тогда одиннадцать лет, и мы играли возле Акрополя, где мой отец возился со своими лопаточками и щеточками. Он знал по-английски не больше десятка слов, и у него были чудесные смеющиеся глаза – большие, карие, с пляшущими в них огоньками. Я думала, сердце у меня разорвется, когда пришло время возвращаться в Англию. Скажу больше, Брэндрейт, с вашей стороны в высшей степени самонадеянно думать, что леди Эль вдруг решила устроить наш союз. Мне смешно даже думать, что вы могли бы склонить меня на брак. Хотя должна признать, что в объяснении в любви есть нечто забавное. Вы не согласны?
Эвелину удивило, что маркиз не спешил с ней согласиться. С некоторой тревогой она заметила, что на лице его появилось выражение, с каким он преследовал лису на охоте с гончими. Рожок еще не протрубил, а он уже всадил шпоры в бока своего вороного коня и летит по полю. Что бы это значило?
Вздев очки на переносицу, Эвелина спросила:
– Брэндрейт! Что вы на меня так смотрите?
6.
Внимательно прислушиваясь к разговору, Психея затаила дыхание. Ах, что же будет дальше? Трепет предвкушения охватил ее. Сердце у нее сильно забилось. Уже несколько недель, а вернее лет, она ждала этого момента, и он наконец настал. Если бы только Эвелина была хоть чуть-чуть более искушенной, все бы устроилось наилучшим образом! Психея понимала, что маркиз собирался сломить сопротивление Эвелины парой поцелуев. Конечно, намерения его были вполне благородны. Но что из того?
Все же странное создание эта Эвелина! Бросить ничем не прикрытый вызов Брэндрейту и даже не понимать при этом, что она сделала. Сами посудите, какое это может оказать на него воздействие! Маркиз принадлежал как раз к тому типу мужчин, кто не в силах устоять перед непреодолимым препятствием. Все должно быть подвластно лорду Брэндрейту – а уж женщины тем более. Эвелина при всей своей наивности в совершенстве парировала подходы его милости. Нет ничего лучше, как ответить гордому, тщеславному человеку: «Мне смешно думать, что вы могли бы склонить меня на брак». Поистине замечательные слова! Она сама не сумела бы лучше выразиться! «Сейчас он ее поцелует», – подумала Психея, не замечая, что происходит у нее за спиной, пока она не услышала голос мужа:
