Виктория Холт - Римский карнавал
Во время тех недель оставалось мало времени, чтобы горевать об отсутствии Родриго; дети только успевали с изумлением наблюдать за постоянно меняющейся картиной.
Новым папой стал Инноченто VIII, который позволил кардиналу делла Ровере, приходившемуся племянником покойному Сиксту, убедить себя развязать войну против Неаполя. Могущественные Орсини, которые вместе с Колонна властвовали в Риме, были друзьями и союзниками неаполитанцев и нашли предлог поднять восстание в городе. Их заклятые враги объявили им войну. Вот так улицы Рима после смерти Сикста и избрания Инноченто превратились в поле боя.
Дети, глядя вниз на уличные баррикады, были свидетелями странных событий в Риме. Они видели, как разгневанных Орсини силой изгоняли из Монте Джордано, видели не менее разгневанных, истекающих кровью Колонна. На глазах у них люди рубили друг друга на куски. Они видели надругательства похотливой солдатни над девушками и женщинами. Они вдыхали отвратительный запах войны — запах горящих зданий, запах крови и пота. Они слышали вопли жертв и торжествующие крики победителей.
Повсюду были смерть и страдания.
Маленькая Лукреция смотрела на происходящее сначала с любопытством, потом почти равнодушно. Чезаре и Джованни наблюдали за всем вместе с ней, и ей передавалось их настроение.
Пытки, насилия, убийства составляли неотъемлемую часть мира, находившегося за пределами их детской. Маленькие римляне принимали мир без удивления, не размышляя о том, что происходит изо дня в день перед их глазами, и Лукреция запомнила этот период своей жизни не как полный ужаса, а как время перемен.
Борьба прекратилась, жизнь вернулась к норме. Прошло еще два года, прежде чем случилось событие, даже более важное для Лукреции и означавшее, что ее детство закончилось.
Ей было шесть лет, но она выглядела старше. Чезаре было одиннадцать, Джованни — десять. Она почти все время проводила вместе с братьями и знала много такого, чего большинство детей ее возраста и ведать не ведали. Она оставалась по-прежнему спокойной, но, пожалуй, Лукрецию стало сильнее занимать, как бы столкнуть братьев в их соперничестве за ее любовь. Теперь она понимала, какую власть это давало ей над ними. И пока каждый будет стремиться стать ее любимцем, она останется самой могущественной персоной в детской.
Конечно, спокойствие было следствием ее мудрости, которая пришла к ней вместе с властью благодаря соперничеству братьев. И единственное, чем она могла наградить, это вручить свою награду — свою любовь.
Она оставалась любимицей служанок. Они могли не беспокоиться, что Лукреция разразится внезапной вспышкой гнева. Она была добра к малышу Гоффредо, которого окружающие едва замечали из-за его малого возраста; она с равной добротой относилась к самому младшему — Оттавиано, на которого братья вообще не обращали внимания. Они знали об Оттавиано что-то такое, что заставляло их относиться к нему с презрением, но Ваноцца жалела его, была к нему необыкновенно доброй.
Лукреции нравилась ее жизнь; она любила играть с братьями, наблюдая, как они ссорятся, настраивая их друг против друга, и ловко выведывала у них секреты, пользуясь их соперничеством. Она любила прогулки по саду, обнимая Джованни, особенно стараясь показать свою любовь к нему, когда знала, что из окна за ними наблюдает Чезаре. В таких случаях ее охватывало приятное чувство тепла и уюта, ей льстила горячая любовь братьев.
Когда их навещал дядя Родриго, она любила забираться к нему на колени и заглядывать прямо ему в лицо, иногда она даже поднимала изящный пальчик, чтобы коснуться его носа, казавшегося ей таким огромным, или погладить его щеки. Она прятала лицо в складках его надушенной одежды и говорила ему, что запах духов напоминает ей цветы в садах матери.
Дядя Родриго нежно любил их всех, часто он приносил им подарки. Они становились вокруг него, а он, сидя на красивом стуле, который берегла для него мать, по очереди смотрел на каждого — на своих возлюбленных детей, самых дорогих на свете, говорил он. Его взгляд, задерживаясь на Джованни, выражал особую нежность. Лукреция знала об этом. Иногда, когда она замечала, как темнеет лицо Чезаре, ей хотелось броситься к Родриго и молить его обратить свое внимание на нее, а не на Джованни.
Часто она так и поступала. Когда дядя Родриго ласкал длинными пальцами ее золотистые волосы, когда его губы касались ее мягкой щеки, он испытывал нежность, которую мог подарить только ей одной. Он крепче, чем остальных, сжимал ее в объятиях и целовал чаще.
— Моя очаровательная малышка, — шептал он. — Моя маленькая любовь.
Потом он перестал выделять Джованни взглядом, и это обрадовало Чезаре, который ничего не имел против любви дяди Родриго к Лукреции. Только Джованни вызывал у Чезаре ревность.
Потом появлялась Ваноцца, держа на руках маленького Гоффредо. Она ставила его у двери, подталкивала вперед, и малыш устремлялся в комнату с радостным криком: «Дядя Родриго, Гоффредо пришел».
Обычно на нем была голубая туника, делавшая его похожим на ангела с картинки, которая висела в доме матери. Дядя Родриго колебался — или только делал вид — несколько мгновений, прежде чем подхватить на руки прелестного мальчика. Но стоило Ваноцце выйти из комнаты, как он покрывал ребенка поцелуями, усаживал на колени и разрешал вытаскивать подарки из своих карманов, ласково называя его «Мой маленький Гоффредо».
Оттавиано никогда не приносили. Бедный, отверженный Оттавиано был бледным и слабеньким и много кашлял. Он очень походил на Джордже, был таким же добрым, но, как велел Чезаре, его не стоило замечать, потому что он не имел к ним никакого отношения.
Но именно из-за них, Оттавиано и Джордже, произошли перемены в жизни семьи, из-за этих двоих, на кого они всегда смотрели как на пустое место.
Обоих охватило равнодушие к окружающему. Стояла жара, говорили, что сам воздух пагубен. Джордже становился все бледнее, худел с каждым днем, наконец, слег в постель, и в доме установилась полная тишина.
Ваноцца горько плакала — она успела полюбить своего слабого мужа и, когда он умер, очень опечалилась. Вскоре умер и маленький Оттавиано, страдавший тем же недугом, что и его отец. Так за несколько месяцев семья потеряла двух человек.
Лукреция плакала, видя мать несчастной. К тому же девочка тосковала по младшему брату — он был одним из тех, кто преданно любил ее и искренне восхищался ею.
Чезаре застал ее плачущей и захотел выяснить причину ее слез.
— Ты ведь знаешь, — ответила она, глядя на него широко раскрытыми удивленными глазами. — Наш отец умер, наш маленький братец тоже. Наша мама печалится, и я тоже.
