Анри Ренье - Ромэна Мирмо
Андрэ де Клерси часто предавался подобного рода раздумиям. Они делали его правильно очерченное и серьезное лицо каким-то замкнутым и далеким. Товарищи весьма ценили Андрэ де Клерси за изящество его манер, за его прямоту в отношениях к людям, за его служебную точность и потому охотно прощали ему его слегка высокомерную сдержанность, его недоступный вид.
— Ну-с, дорогой Клерси, вы идете? Уже пять часов.
Андрэ де Клерси слегка вздрогнул и поднял голову. Его коллега, месье Франсуа Жорэ, с моноклем на глазу, смотрел на него улыбаясь. Жорэ всегда являлся в министерство последним и уходил первым. Он продолжал:
— Ну да, идемте. Говорят, «Тысяча чертей» готовит манифестацию на площади Согласия, при проезде Тимолоорского султана. Это будет забавно. Пойдемте посмотрим, если у вас нет ничего лучшего на примете.
«Тысяча чертей» представляла собой союз молодых людей, которые, под предлогом реакционности, пользовались всяким случаем, чтобы пошуметь на улице, поразбивать фонари, потолкать прохожих и закончить день или ночь в участке. Заклятые враги республики и демократического строя, они замышляли дать Франции короля на свой манер и почитали законным претендентом некое лицо в стиле Наундорфа, именовавшее себя герцогом Пинерольским, в память Железной Маски, от которого оно производило себя по прямой линии, оказываясь таким образом в родстве с Людовиком XIV, ибо знаменитый узник и король были якобы братьями-близнецами. Герцог Пинерольский насчитывал много приверженцев, особенно среди молодежи, приверженцев полувздорных, полуискренних, объединившихся под именем «Тысяча чертей» во имя торжества грядущей реставрации и своей шумной пропагандой развлекавших публику, не особенно, впрочем, беспокоя правительство. «Тысяча чертей» организовывала митинги, устраивала лекции, вывешивала плакаты, иной раз подымала суматоху и издавала газету, не щадившую никого. Франсуа Жорэ был снисходительным и насмешливым читателем этого листка, который своей наивной резкостью его забавлял, хоть и не убеждал. Пока Андрэ де Клерси вставал и закрывал только что законченное дело, он продолжал рассказывать:
— Да, говорят, что «черти» собираются похитить танцовщиц султана и окрестить их в бассейнах на площади. Затея интересная, но только это не так просто сделать. Наверно, будет потасовка. Пойдемте посмотреть. Я ужасно люблю, когда людей хватают за шиворот и задают им тумака. Это одно из развлечений современной жизни. И потом это дает почувствовать, что еще имеется «сильная власть», а ничего приятнее этого не может быть.
Когда они спускались по лестнице министерства, Франсуа Жорэ обернулся к Андрэ де Клерси.
— Кстати, Клерси, я надеюсь, что вашего юного брата нет среди манифестантов: я слышал, что он заигрывает с «Тысячью чертей» и довольно близок с их вождем, Фердинаном де Ла Мотт-Гарэ, полоумным типом, которого я несколько раз встречал. Нет? Ну, тем лучше! Вам было бы все-таки неприятно, если бы он попался в этой переделке…
Они перешли мост Согласия. На подступах к нему разместилось несколько взводов полиции, но любопытные теснились на другом конце площади. Собралась довольно густая толпа, чтобы посмотреть, как Тимолоорский султан выедет из отеля Крильон, отправляясь на Лионский вокзал. Среди зевак можно было заметить, там и сям, несколько «чертей», легко отличимых по своим фетровым шляпам a la Henri IV. Андрэ де Клерси и Франсуа Жорэ стали у одного из фонтанов, бассейны которых должны были служить купелями для султанских танцовщиц. Не успели они постоять несколько минут, как Жорэ, смеясь, толкнул Андрэ де Клерси под руку:
— Посмотрите-ка, дорогой мой! Вот это здорово! Остановили воду.
Андрэ де Клерси взглянул. Верхняя чаша переставала изливаться и капала. Большие рыбы, которые держали под жабры бронзовые тритоны и сирены, разевали рты, а изрыгаемая ими струя отхлынула им в глотку. В этот миг раздались громкие клики. Султан садился в ландо[11]. Экипаж, эскортируемый муниципальной стражей, покатил. Других за ним не следовало. Во избежание ожидавшейся манифестации, свита султана, включая танцовщиц, была препровождена на вокзал заблаговременно. Парижанам не пришлось увидеть, в последний раз, маленьких золотых идолов, которых они любили приветствовать. Один лишь Тимолоорский султан, в своей большой муслиновой и шелковой чалме, исчезал по направлению к улице Риволи.
Между тем разочарованная толпа волновалась и не расходилась. Обсуждали уловку префекта полиции. Вдруг «Тысяча чертей», собравшаяся на одном из тротуаров площади, запела свой гимн. Это послужило сигналом к свалке. Поднялись протесты. «Черти» отвечали дружным свистом. Ринулась туча полиции. Андрэ де Клерси увидел поднятые трости. Свист усилился, мешаясь с криками. На этот раз полиция атаковала не на шутку. Сшибка была жестокая. Вскоре «Тысяча чертей» кинулась врассыпную. Некоторые пробежали мимо Андрэ де Клерси и Франсуа Жорэ. Один из них остановился и окунул в бассейн фонтана платок, чтобы смочить подбитый глаз. Франсуа Жорэ подарил его сочувственным взглядом и указал на него Андрэ де Клерси.
— Какой он счастливый, что ему может доставлять удовольствие получать синяки в честь его светлости герцога Пинерольского, внука Железной Маски! Ах, прекрасная вещь молодость, тысяча чертей!
И Франсуа Жорэ поправил монокль, причем напряжение брови выдавало в углу глаза преждевременные морщинки скептика.
IV
Ступив на площадку лестницы, Ромэна Мирмо нажала опускную кнопку лифта. Машина с мягким шумом пошла вниз. У двери, приходившейся напротив, мадам Мирмо позвонила.
— Мадам де Вранкур дома?
Отворивший лакей поклонился.
— Да, сударыня, графиня в саду; не угодно ли пройти сюда?
Ромэна Мирмо миновала длинную галерею. Вся она была занята двумя огромными книжными шкафами. За их медными сетками виднелись то темные, то яркие переплеты. Мадам Мирмо охотно задержалась бы, потому что она любила книги, но лакей пропустил ее вперед. В конце коридора, забранного полками с брошюрами и журналами, была дверь, выходившая на узкую лестницу.
— Не угодно ли пожаловать наверх…
Лысый, жирный, толстощекий, сам лакей не имел, очевидно, никакого желания взбираться туда. Он добавил:
— Все прямо.
Мадам Мирмо поблагодарила его легким кивком, и ее обутая в серую замшу нога коснулась первой ступеньки. Поднявшись по лестнице, она очутилась на свежем воздухе.
Сад мадам де Вранкур был висячий сад.
Этот современный дом на Вольтеровской набережной, выстроенный на месте старого особняка, прельстил мадам де Вранкур своим комфортом, своим положением на берегу Сены, а главное — этим воздушным садом, откуда открывался восхитительный вид. Хотя Берта де Вранкур и не любила деревни, ей нравились парижские горизонты, и цветы, которыми она пренебрегала, живя в своем Аржимонском замке, в департаменте Эны, казались ей бесконечно приятными на этой городской террасе. Мадам де Вранкур убрала ее с большим вкусом. В поместительных красных и желтых глиняных кадках стояли стриженые деревья. Они окружали нечто вроде беседки, увешанной гирляндами. Это был настоящий сад, с цветочными клумбами. Тут были и беспечный шезлонг, и ленивый гамак. Летом мадам де Вранкур проводила здесь ежедневно по нескольку часов. Даже зимой она его не забрасывала и лежала тут, закутавшись в меха, на свежем утреннем воздухе или при ясном полуденном солнце…
