Мишель Моран - Избранница Наполеона

— Стало быть, она спасла вас от нужды, — замечаю я и получаю в ответ грозный взгляд.

— Я была чувствительной девочкой. А он должен был стать моим спасителем. Ты не знаешь…

Но я-то знаю. Я отлично знаю Полину Боргезе, герцогиню Гуасталлы, которая выросла в нищете на маленьком итальянском острове и вместе с братом поклялась покорить мир. Жаль, что я не знал ее тогда. В то время, когда она не испытала еще столько боли и горя.

Она рукой смахивает слезы, и редкое проявление нежности, свидетелем которой я сейчас стал, трогает меня до глубины души.

Как по команде, вбегает Обри и сворачивается в клубок на диване подле хозяйки. Собака для Полины — самое любимое существо. Крошечная, весом всего в десять фунтов, но ее глаза всегда светятся радостным ожиданием и готовностью поиграть.

— Расскажи, что ты слышал о разводе, — просит Полина, поглаживая нежные уши левретки. Имеется в виду — «Расскажи что-нибудь, что меня позабавит».

— Говорят, что, когда император сообщил ей о своем решении, Жозефина упала в обморок, и ему пришлось на руках нести ее в спальню, так она была слаба.

— Ну и артистка! — восклицает Полина. — Я ни разу не просила императора нести меня на руках, хотя мне-то всегда больно! Помнишь, какой ужас был на той неделе?

— Да, ваше высочество два дня не вставали с дивана.

— И я что, просила брата прийти и куда-то меня отнести? Или я вставала перед ним и изображала обморок?

— Нет, вы куда более тонкая натура.

Она пристально смотрит на меня, но лицо ее непроницаемо.

— Я говорила ему, пусть ей сообщит о разводе Гортензия, — продолжает она. — Тогда не пришлось бы терпеть эти сцены… Что еще? — вопрошает она после паузы. — Я знаю, брат тебе поверяет свои секреты. Ничего не слышал, как с ней приказано поступить?

Она садится на диван, и Обри вынуждена поменять позу. Нам обоим было бы легче, если бы я солгал. Но я скажу правду.

— Император пообещал ей королевство в Италии, включая… — я делаю выдох, — Рим.

Наступает напряженная тишина, и даже Обри понимает, что сейчас будет, и зарывается носом в лапы.

— Рим… — повторяет Полина, будто не веря своим ушам. — Да как он может отдавать ей величайшую жемчужину Италии, даже не подумав обо мне? — И тут она восклицает: — Я — княгиня Боргезе, и Рим должен принадлежать мне!

Я развожу руками так, будто это для меня загадка. На самом же деле я понимаю, что ее брат чувствует себя виноватым. Он прогнал жену, которую по-прежнему любит, ради женщины, способной родить ему сыновей. Это жестоко. Тем более что у него уже есть ребенок от польской любовницы, и этого мальчика вполне можно сделать наследником, одновременно сохранив и брак.

— А что она ему сказала? — не унимается княгиня.

То, что сказала бы любая женщина, наделенная достоинством.

— Что любовь не покупается и не продается, — отвечаю я. — Императрица предложение не приняла.

Полина откидывается на спинку дивана.

— Слава богу!

Раздается стук в дверь, и Обри бросается через гостиную. Она прямо-таки пританцовывает от нетерпения, ее черное тело все извивается.

— Ты только посмотри! — смеется княгиня. — Успокойся, радость моя, это всего лишь гость.

Я иду открыть дверь, но при виде посетительницы Обри стремглав возвращается к хозяйке.

— Ее величество королева Каролина, — провозглашаю я безо всякого энтузиазма.

Младшая из сестер Бонапарт отодвигает меня в сторону, и я полностью разделяю настроение Обри. Невозможно себе представить женщину, которая менее подходила бы на роль неаполитанской королевы. Приземистая и нескладная, с вечно бегающими глазками и таким цветом лица, будто ее всегда лихорадит.

— У меня новости. — Она усаживается напротив сестры и поправляет бархатную шляпу, так чтобы перья небрежно свесились с одного боку. Император хоть и сделал ее проходимца-мужа, Иоахима Мюрата, королем Неаполя, но вкуса это не прибавило ни тому, ни другому. Если Полина — само солнце, то Каролина — лишь тусклая звезда, и между сестрами вечно тлеет зависть.

— А я знаю! — самодовольно отвечает Полина. — Поль мне уже рассказал. Он разводится! — Но Каролина, которой бы следовало сейчас быть разочарованной — ведь не она первая принесла благую весть, — улыбается. — Что? — наседает Полина. — Что-то еще? Он собирается сделать официальное заявление?

Теперь ее сестра изображает напускную скромность.

— Не знаю, может, его превосходительство тебе расскажет. — Она переводит взгляд на меня. — Он ведь все знает.

Полина пожимает плечами.

— Не хочешь говорить…

— Он составил список! — проговаривается Каролина. — Там сплошь иностранные принцессы. И ни одной француженки!

Полина повышает голос.

— Список невест?

Довольная реакцией, Каролина важно кивает.

— И в нем числятся австрийская принцесса Мария-Люция и сестра русского царя Анна Павловна.

— Я тебе не верю!

— Тогда будем считать, что мама мне никакого списка не показывала. Мне, наверное, приснилось.

— Он ни за что не женится на австриячке! — восклицает Полина. — Последняя французская королева из Габсбургов была обезглавлена.

— Это было шестнадцать лет назад. Кто теперь вообще помнит Марию-Антуанетту?

Весь Гаити, мелькает у меня. Именно благодаря ей Туссен провозгласил от имени всех цветных конец рабству. Если бы не она, никакой Французской революции бы не было. А если бы не Революция и не Декларация прав человека и гражданина, Туссен не вдохновился бы на провозглашение Гаити свободным от рабства и угнетения. Потребовалось тринадцать лет и сто тысяч жизней, чтобы французы убрались с Гаити, но вчетверо больше было убито после казни Марии-Антуанетты. С чего бы, в самом деле, им желать еще одной австриячки на троне?

— Да и вообще, — беспечно добавляет Каролина, — это может оказаться русская. Или кто-нибудь из числа принцесс помельче.

Разговор мучителен для Полины.

— Пока он жениться не станет! — возражает она.

Ей двадцать девять, Каролине — двадцать семь, но Полина вполне могла бы сойти за младшую. Я смотрю на нее через зеркало: изящный изгиб шеи, темно-каштановый цвет волос и недавнее приобретение — недовольные морщинки между бровей. Я вспоминаю наши совместные вечера на Гаити, когда воздух наполняли тяжелые ароматы цветущих апельсиновых деревьев и запах летнего ливня. Того мира уже нет, он сгинул в зверствах войны, унесшей моих родных и мой дом. Но остров остался. Остались песни моей матери. И настанет день, когда Полина увидит тщетность всего, что было, поймет, насколько проще и слаще была жизнь в моей стране, когда мы с ней были только вдвоем и никого больше…