Розмари Роджерс - Невеста плантатора
Боже, у них это с колыбели — особенно у цыганских чаровниц. Однако Грант не угодит в ее сети — хватит с него и Марвеллы. Еще один танец, и можно считать, что он выполнил свой долг. Но только он пригласит ее попозже — не стоит вызывать толки.
А ведь его просили опекать ее! Как бы, черт возьми, этому обучиться?
И все же Грант неотступно наблюдал за мужчинами, приглашавшими ее, считал такты вальса и гавота и ждал мгновения, когда освободится от Марвеллы и пригласит на вальс Силию Пенмарис.
Тетя Уили и ее ближайшие друзья внимательно следили за происходящим. Поэтому Силия гордо вступила в круг танцующих, в ней снова пробудилась цыганская душа, и девушка отдалась притягательной силе музыки, доверившись сильным рукам Гранта.
Силия ходила по своей комнате — от маленького столика к окну — и выглядывала на улицу.
Ей помогли освободиться от корсета и нижних юбок, и она облачилась в украшенную лентами кружевную ночную рубашку. Девушка расчесала волосы, и они рассыпались темным облаком. Заплетя косу, Силия потушила лампу и стала готовиться ко сну, но вдруг почувствовала, что совсем расстроена.
По просьбе тети, Грант Гамильтон согласился быть постоянным кавалером Силии, и завтра они втроем собирались в театр — на оперу Верди.
Он, конечно, сдержит слово, но будет стремиться к Марвелле, подальше от скучной подопечной.
Силия проявит к нему полное равнодушие — такое же, как и на балу. Хотя она танцевала с ним несколько раз, ее приглашали и многие другие. Значит, в Лондоне найдутся мужчины, для которых сопровождать Силию — вовсе не утомительная обязанность.
Силию охватило отчаяние. Нет, это музыка, ритм и поразительное умение Гранта владеть своим телом так подействовали на нее! Ничего. Ее цыганская натура сделает свое дело. Силия посмеется над тем, что было, и найдет другого мужчину.
Она не сомневалась в этом.
Девушка выдвинула ящик стола и достала дневник. Надо сделать запись об этом вечере и лечь спать, не то воображение унесет ее неведомо куда.
Завтра она докончит длинное письмо бедному дорогому Рональду и прикажет отправить его.
В детали приема у тети входить не стоит. Незачем Рональду ревновать, хотя для ревности причин нет.
Впрочем, узнай он обо всем, может, бросил бы все дела и примчался сюда за ней?..
Только об этом Силия и мечтала.
Однако нынешней ночью сны девушки отличались от прежних, романтических. Ей снилось, будто она испанская цыганка, танцовщица, и ни один мужчина не может устоять перед очарованием ее свободного, зажигательного танца. От нее исходила уверенность, ощущение власти над людьми.
Во сне она могла выбрать любого мужчину, видела их жаждущие взгляды, но бросила розу только Рональду.
Но в артистической уборной, услышав, что кто-то вошел, увидела в зеркале не любимого, а опасного темноволосого незнакомца. Он держал в руке розу, смятую и сломанную, и целился из револьвера прямо ей в сердце.
Силия разрыдалась. Ну зачем, зачем ей этот выбор? С Рональдом надежно и спокойно, а с темноволосым страшно и тревожно…
Она попыталась убежать от обоих и вдруг оказалась на берегу океана на желтом песке. Прилив усиливался, и каждый шаг давался все труднее — влажный, зыбучий песок засасывал. Остановившись, Силия обернулась, встретилась взглядом с преследователем и протянула руки с мольбой о помощи.
А он стоял и улыбался — мрачный пират, ее наваждение.
Глава 5
— «Моя дорогая Силия…» Что ж, по крайней мере положено начало. Но, любезный мой Ронни, неужели ты не способен написать страстное письмо, от которого дрогнуло бы сердце твоей маленькой нареченной? Хочешь, чтобы девушку и ее состояние увели у тебя из-под носа, пока ты подыскиваешь слова? Придется продиктовать тебе. Только будь внимателен, иначе я рассержусь. А ты ведь знаешь, какова я в гневе!
Рональд Уинвуд, обнаженный и потный, лежал на животе. Перед ним на кровати стоял письменный прибор.
Верхом на нем сидела его любовница и из-за плеча следила за каждым движением Рональда. Стоило ему не угодить ей, как она пребольно шлепала его по ягодице.
Боже, какая же Адриана тигрица! Рональд отчетливо представлял себе девушку: рыжеватые волосы, разметавшиеся по холодному, бесстрастному лицу, глаза, напоминающие по цвету старый коньяк и сверкающие триумфом. Колени плотно обхватили его бедра. Нагая, она склонилась над ним, и раскачивающиеся груди касались его спины — чтобы он ощущал ее присутствие.
Как же писать своей далекой, почти забытой нареченной, когда эта женщина так мучает и изводит его, заставляя желать ее?
От нового шлепка он вскрикнул — не от боли, а от удовольствия.
— Ронни! Я же сказала: пиши! Con passione — capisce?[3] Твоя невеста нужна нам здесь. Понял? Ну давай! А если не способен сам сочинить любовное послание, я тебе помогу подобрать нужные слова. И ты их напишешь! Надо расшевелить это унылое создание, пусть почувствует обожание и незнакомое влечение к тебе, всколыхнется. Пиши, я продиктую. Мне удастся соблазнить ее, пробудить ото сна, разжечь интерес к неведомому.
Под диктовку Адрианы Рональд писал совсем не так, как прежде. Это походило на любовную поэму: в туманных образах он намекал, что желает Силию, тоскует о ней, мечтает, чтобы она стала его женой и единственной возлюбленной.
— «Carissima»[4], Адриана? Так и писать? Этой жеманной девственнице?
Она шлепнула его снова.
— Пиши! Все вы, мужчины, кретины! Не представляете, что творится в женском сердце. Ну продолжай: «Dolce amore[5], как мне хочется обнять тебя…»
На этот раз Адриана ущипнула его, и Рональд взвыл от боли.
— Сначала обласкай словами невесту, и если на славу потрудишься и заставишь ее приехать сюда, я позволю тебе обласкать меня…
Грант потянулся и лениво провел рукой по бедру обнаженной Марвеллы Мерривейл.
Милая Марвелла — такая красивая, опытная и практичная. Ему повезло, что он встретил ее. Она никогда ни в чем не откажет, а если наскучит, Грант может уйти, оставив на память бриллиантовое ожерелье.
Даже во сне Марвелла выглядела так же, как наяву, словно следила за собой, — эффектная, деловая. Совсем непохожая на подопечную мачехи — эту яркую цыганку…
Черт побери, он не желает вспоминать о ней, особенно этим утром.
Но едва Грант решил овладеть Марвеллой, как в дверь спальни тихо постучали.
Проклятие! Грант не откликнулся, но стук повторился.
— Что? В чем дело? — громко спросил он, и Марвелла проснулась от звука его голоса и ласкового прикосновения.
На пороге появился лакей.
— Ради всего святого, что тебе надо?
