Виктория Александер - Визит сэра Николаса
— Да, понятно… — Фредерик откашлялся, видимо, еще не осознав услышанного. — Но ведь это же не… — Он вдруг взорвался: — Лично я ничуть не жалею о том, как я провел свою жизнь! И мы не о том говорим! Мы обсуждаем твою жизнь, а не мою.
— В самом деле, и хорошо, что ты об этом напомнил. Я принял решение и убежден, что оно самое лучшее для всех заинтересованных лиц. — Ник спохватился и заговорил как можно мягче и убедительнее: — Послушай, дядя, ведь сейчас Святки. На каждом углу каждой улицы люди поют о Рождестве, они добры и ласковы к друзьям и к чужим людям. Для нас с тобой это последнее Рождество, которое мы проводим вместе перед долгой, может быть, многолетней разлукой. Я вовсе не хочу провести этот последний день в бесконечных спорах.
— Это вовсе не последний наш день, — буркнул Фредерик, воздевая очи горе с покорным вздохом. — Но я больше ничего не скажу, кроме одного. — Тут он нацелил кончик сигары на племянника. — Имей в виду, мой мальчик, что я даю слово уговаривать тебя вернуться в каждом своем письме.
— Иного я и не ожидал.
— Уж если ты не проведешь дома первый день Рождества, то надеюсь, посетишь нынче вечером рождественский бал у Эффингтонов.
— Я не упущу такой возможности, дядя, — сказал Ник с улыбкой, за которой опять-таки пряталась сердечная боль.
Нет, он не может упустить возможность увидеть ее в последний раз…
— Вот и отлично. Что касается меня, то я признаю свое поражение, поскольку у меня все равно нет выбора. — Фредерик с тяжелым вздохом встал и подошел к письменному столу розового дерева, украшенному резьбой в египетском стиле, вошедшем в моду с начала века. — Нам с тобой, однако, надо еще уладить некоторые денежные дела. Доверенности, перевод денег и прочее.
Ник оперся ладонями на крышку стола и наклонился к дяде.
— Обещаю, что верну тебе все. До последнего пенни.
— Но ведь это твои деньги в той же мере, как и мои. Всегда так было, так будет и впредь. — Фредерик поднял на племянника свои спокойные карие глаза. — И будь уверен, мальчик, что я не сомневаюсь в твоем успехе.
Ник почувствовал нечто похожее на гордость в соединении с горячей привязанностью к человеку, которого он любил, как сын любит отца.
— Спасибо, дядя.
— Маленький совет, прежде чем мы перейдем от всех прочих сюжетов к денежным расчетам. Если ты позволишь.
Ник покачал головой и выпрямился.
— Если я скажу «нет», это тебя остановит?
— Мальчик мой, это едва ли меня удержит, — улыбнулся Фредерик.
— Тогда смелей вперед. Какие мудрые слова, рожденные многолетним опытом, желаешь ты мне сказать, дядюшка?
— Подозреваю, что ничего такого, что уже не было бы тебе известно. Просто помни всегда, что многие женщины могут согреть тебе постель, но редкая женщина в состоянии согреть твое сердце.
— Это, право, мудрые слова, дядя, и я постараюсь быть настолько мудрым, чтобы помнить их.
Ник проглотил горький комок в горле и даже рассмеялся, чтобы не огорчать Фредерика. Само собой, найдутся в будущем женщины, которые согреют его постель… Но сердце? Нет, никто не заполнит пустоту, которая образовалась в нем. Ну что ж, если на сердце пусто, надо жить делом.
Он встретил любовь всей своей жизни, но она никогда не будет принадлежать ему. Жестокая насмешка судьбы, но что поделаешь! Фредерик во многом прав, утверждая, что история повторяется, однако конечный результат будет совсем иной.
Он сделает себе состояние и тем самым послужит доброму имени Коллингсуортов.
Он не разобьет сердце другому человеку во имя спасения собственного.
И он никогда не станет — никогда! — таким, каким был его отец.
Глава 3
Парадная лестница в Эффингтон-Хаусе была по всей своей величественной длине украшена гирляндами и букетами из вечнозеленого падуба и плюща, а также всевозможных плодов и ягод, и все это было перевито красными, золотистыми и серебристыми лентами. Притолоки всех дверей и обводы всех окон убраны зелеными ветками в невероятном изобилии, и потому каждая дверь казалась входом не просто в другую комнату, но в некое таинственное и полное радости святилище, имя которому — Рождество.
Огромная ветка омелы была подвешена под люстрой в холле, дверь из которого вела в бальный зал, — не совсем подходящее место для тех, кому хотелось сорвать неожиданный поцелуй [3], но мама выбрала именно эту комнату, чтобы друзья и знакомые могли целоваться при всех в свое полное удовольствие и в соответствии с обычаем. Ветки омелы были развешаны и в других местах по всему дому — для тех, кто предпочитал поцелуи в уединении, однако отец, как всегда, выразил по этому поводу свое глубочайшее неодобрение: у него как-никак две дочери да еще и сын, а омела отнюдь не располагает к пристойному поведению. Мама с этим не соглашалась, заявляя, что она как мать вполне полагается на своего отпрыска, и, разумеется, настояла на своем. Отец, несмотря на долгие годы брака, все еще по уши влюбленный в свою жену, поворчал-поворчал, но позволил ей поступать как она хочет.
Даже старые фамильные портреты давно умерших предков Эффингтонов, размещенные на стене открытой галереи, были украшены еловыми ветками, плющом и ленточками. Если пустить в ход все свое воображение, можно было представить, что лица их в этот праздничный вечер выглядят менее суровыми, чем обыкновенно, что на губах у них наметилось некое подобие улыбки, а в глазах светятся искорки радости.
Лиззи сама улыбнулась этой своей забавной мысли и начала спускаться по красиво изогнутой, широкой двойной лестнице. Ей всегда казалось странным, отчего это давно ушедшие в мир иной Эффингтоны пожелали запечатлеть себя для вечности в столь строгом обличье, с такими серьезными физиономиями. Особенно это удивляет, если вспомнить все, что она слышала о некоторых из них: истории о буйных капитанах разбойничавших каперов [4], о высокомерных и упрямых женщинах, о шпионах и патриотах, о лордах и леди, которые вели образ жизни, не подобающий их благородному сословию, и так далее и тому подобное.
Высокие двери бального зала были широко распахнуты, и даже на площадке у подножия лестницы собралась целая толпа гостей. Смех и громкие пожелания веселого Рождества перекрывали звуки музыки, доносившиеся из бального зала. Рождественский бал у Эффингтонов был, как всегда, многолюдным и увлекательным.
Лиззи проскользнула к себе в комнату, чтобы прихватить книжку, которую она хотела подарить Николасу, хотя сделать это было гораздо сложнее, чем она себе представляла. Она протанцевала несколько танцев с разными джентльменами и два танца — с Чарлзом, который был милым и внимательным, как обычно, однако Лиззи показалось, что он немного нервничает. На ее памяти он всегда держался непринужденно и уверенно. Лиззи опасалась, что нынешняя необычная манера поведения связана с его намерением просить ее руки, а она сейчас совершенно не знала, что ему ответить.
