Сьюзен Джонсон - Снова и снова
– Хватит слов.
– Слушаюсь, мэм.
Ещё секунда – и по его щекам еле слышно прошлись лёгкие горячие ладошки.
– Ты колючий.
– Прикажешь побриться?
Все её чувства всколыхнулись в ответ на его слова. Она резко качнула головой.
– Что ж, придётся быть осторожным, – прошептал Саймон.
И оба вспомнили, как ему приходилось бриться ради неё по два раза на дню и почему.
Она привлекла его к себе горячими трепетными руками, и когда его губ коснулось тёплое свежее дыхание, ему пришлось сделать над собой бешеное усилие, чтобы не сгрести её в охапку. Саймон терпеливо ждал, пока розовые губки коснутся его губ, и волновался так, словно помолодел на десять лет.
Наконец она приникла к его губам и тут же отстранилась. Её зелёные глаза были так близко, что Саймон мог бы пересчитать все золотистые точки в их глубине. Чувствуя, что вот-вот взорвётся, он хрипло прошептал:
– Помнишь наш первый раз?
Её сердце облилось кровью, и руки бессильно упали. Она отшатнулась, как будто хотела поставить барьер между прошлым и настоящим.
Он наклонился и поцеловал её так же робко, как и в ту ночь, потому что она точно так же дрожала от страха.
– Мне тогда исполнилось ровно восемнадцать лет, – прошептал Саймон и уселся, не желая пугать её ещё сильнее.
– И непогода разгулялась так же, как и сейчас, – промолвила она одними губами, судорожно стиснув руки перед собой. В её памяти всплыли все подробности той ночи.
– И наши родители не смогли выехать из Лондона из-за метели.
Она улыбнулась, потому что он улыбался так ласково, и ей удалось немного совладать с душившим её страхом. Ей уже не пятнадцать лет, и она знает, как защитить своё разбитое сердце.
– Повар испёк для тебя праздничный пирог, – почти спокойно проговорила она.
– Но ты стала для меня самым драгоценным подарком.
Ей захотелось сказать, что он был для неё дороже всех подарков на свете, но она промолчала. Слишком многое омрачало их прошлое.
– Спасибо, – прошептала она вместо этого. – Но и я в ту ночь получила самый чудесный подарок.
– И тогда на тебе не было ночной рубашки. – Он осторожно прикоснулся к пуговице на глухо застёгнутом вороте и медленно провёл пальцем вниз, пока не задержался там, где ткань приподнимали пышные округлости грудей.
Она невольно охнула, чувствуя, как в ответ на его ласки в теле зарождается жаркий трепет, как предательская память рисует ей все то, чего не хватало после бегства из Англии.
– Наши накидки были совсем залеплены снегом. – Его голос звучал хрипло, но все так же вкрадчиво. – Мы как раз вернулись из конюшни. Ты помнишь?
Она молча кивнула и подалась вперёд, чтобы ещё сильнее прижаться к его пальцу. Ей хотелось большего, ей хотелось новых ласк, ей хотелось заполучить его полностью – так, как это бывало когда-то.
Кончик пальца слегка вдавился в податливую плоть, и она застонала, как будто это едва заметное клеймо выпустило на свободу давно запертые чувства. Её тело пылало от возбуждения, оно словно вернулось к жизни, неподвластной принципам морали и правилам приличия. Пять лет разлуки и прошлая ночь, полная мучительного томления и раздумий, окончательно лишили её выдержки.
– Я хочу тебя прямо сейчас! – промолвила она, потому что больше не была той невинной девочкой, что попала в пургу однажды ночью. Она хотела его по причинам, не имевшим ничего общего с детской влюблённостью. По крайней мере так она сказала самой себе. – Скорее! – повторяла Кэролайн. – Я не хочу ждать!
Обычно он терпеть не мог женщин, раздающих приказы направо и налево, но сейчас было не до принципов. Она могла бы заявить, что является хозяйкой всего света, ему было наплевать.
– Слушаюсь, мэм. Сию минуту, мэм!
Но даже теперь издевательские ноты в его голосе выдали его мужское самомнение и сознание собственного превосходства.
Её глаза широко распахнулись.
– Честно говоря, сейчас самое время, – поспешно добавил он совсем иным тоном – покорным и вкрадчивым, выручавшим его несчётное множество раз в несчётном множестве будуаров. Этот тон всегда помогал избавиться от затруднений, если женщина вдруг смотрела на него с такой яростью. Саймон проворно расстёгивал её ночную рубашку: ещё одно искусство, полученное благодаря урокам в будуарах. Не прошло и минуты, как он прошептал: – Подними руки! – Она подчинилась, и как только ненавистная рубашка полетела в угол, Саймона пронзила мысль: как он мог позабыть эту красоту?
Её тугие груди поражали своей идеальной формой. Они нисколько не изменились за эти годы, разве что стали чуть-чуть больше. Её изящная поза со скрещёнными руками, так удачно подчёркивавшими округлую полноту этих мягких полусфер, надолго приковала к себе его восхищённый взор. Можно было подумать, что Кэролайн нарочно старается соблазнить его своими несравненными прелестями.
Внезапно он почувствовал ядовитый укол ревности. Сколько ещё мужчин имели возможность восхищаться этой неземной красотой? Как часто она прибегала к этому жесту, полному напускной скромности и врождённой грации?
– Эй, здравствуй! – тихонько окликнула она в затянувшейся тишине, взяла его руку и положила к себе на грудь.
Этот поступок опытной куртизанки только подлил масла в огонь его ревности и усилил сомнения. Он уже открыл рот, чтобы отпустить грубое язвительное замечание, но Кэролайн провела его рукой по пышной податливой округлости, и это было так чудесно, его загрубевшая ладонь встретилась с такой нежной восхитительной плотью, что в паху моментально зашевелилось ожившее копьё. Это напомнило ему о многих чрезвычайно важных вещах.
Она улыбнулась – безмятежной открытой улыбкой, памятной ему по дням юности, чем окончательно погасила пламя гнева, помогла забыть о лежавших между ними пяти годах разлуки и заставила Саймона улыбнуться в ответ.
– Прости. Ты ведь просила поспешить.
Эта нерешительность была ей в новинку: Саймон никогда не мог похвастаться особым терпением.
– Позволь, я сама, – попросила она, снова напомнив о том, что перед ним уже не прежняя неопытная девочка и что она слишком возбуждена, чтобы стесняться и медлить. Кэролайн подалась вперёд, откинула с его ног одеяло и замерла на миг, стиснув одеяло в руках. – Ты выглядишь… впечатляюще, – проговорила она. – По крайней мере в том месте, которое мне видно.
Он как можно скорее избавился от трусов.
Кэролайн едва успела подавить вспышку раздражения при виде такого проворства, выдававшего опытность совершенно определённого рода. Но вид напряжённого, готового к бою естества помог ей забыть об этом. Она выронила одеяло, откинулась назад, опираясь на руки, и развела бедра со словами:
