Вирджиния Хенли - Ястреб и голубка
— Жениться? У меня и в мыслях нет ничего подобного! — от души расхохотался он.
— Хок, тебе двадцать восемь. Давно пора остепениться. — Отец начал терять терпение; его едва слышный голос зазвучал сердито. — Брак оказал бы на тебя благотворное влияние.
Одному Богу известно, как это тебе необходимо! Я желаю, чтобы ты женился до того, как унаследуешь титул.
— А вот я совсем не желаю, — беспечно ответствовал сын. — Вы же не можете женить меня насильно.
Улыбкой он постарался смягчить резкость своих слов.
— Могу и заставлю, коли будет такая нужда! — просипел Себастьян Хокхерст.
Хок приподнял черную бровь, как бы вопрошая, что отец имеет в виду.
— После моей смерти титул лорда Девонпорта переходит к моему наследнику… Законному наследнику…
Он выразительно позволил словам повиснуть в воздухе.
Хок был настолько поражен, что не сразу смог нарушить молчание.
— Ты давно узнал? — тихо спросил он.
— О чем узнал? О том, что твоим настоящим отцом является этот ирландский дьявол О'Нил?
Хок испугался было, что отца от чрезмерного возбуждения хватит новый удар, но, вопреки ожиданиям, тому явно полегчало: он улыбнулся, и лицо его осветилось глубокой любовью к сыну.
— Я знаю об этом уже почти два десятка лет. — Он покачал головой, вспоминая прошедшие годы. — Мы отправили тебя учиться в превосходную школу близ Лондона… для юношей благородного звания… В то лето тебе исполнялось девять или десять лет, и я ужасно скучал по тебе. Я приплыл в Лондон по делам и отправился в школу навестить тебя… Вот тут-то я и узнал, что ты никогда не проводил в школе летние месяцы. Я был сбит с толку, ошарашен… Я всех поставил на ноги, чтобы узнать, где тебя можно найти. След привел в Ирландию… к О'Нилу.
Шейн протянул руку и крепко сжал отцовское плечо.
— Хотелось бы мне избавить тебя от подобных открытий.
Себастьян покачал головой.
— Для меня самым тяжелым было не то, что Джорджиана мне изменяла: она редкая красавица, а разве нашлась бы женщина, которая смогла бы устоять против такого неистового ирландца, как О'Нил? Нет, самым ужасным было другое: моего любимого первенца… не я произвел на свет. Каждое лето она отправляла тебя к О'Нилу, и я решил: пусть и впредь все остается по-прежнему. Разве не имел он права видеть, как ты растешь и превращаешься в мужчину? А ты… разве ты не имел права знать своего кровного отца и видеться с ним?
Шейн был тронут до глубины души.
— Ты всегда был самым великодушным человеком на земле. Ты простил мою мать и не возненавидел меня, — в его словах звучал не вопрос, а утверждение.
— Это было вовсе не великодушие, а обыкновенный эгоизм! Я не собирался отрезать себе нос, чтобы лицу было больно. Разве нашлась бы в мире женщина, которая заменила бы мне твою мать? И где я нашел бы такого ладного удальца-сына? Я же лопался от гордости, глядя на тебя! — Он слегка ухмыльнулся. — И я всю жизнь лелеял надежду, что может быть… пусть только может быть… ты все-таки был зачат от моего семени.
Шейн устыдился собственной черствости.
Как мог он отказать умирающему отцу в последней просьбе? Как мог он повести себя столь неблагородно перед лицом такого высочайшего благородства?
— Так что, сам видишь, — грош цена всем этим разговорам насчет того, что я лишу тебя титула… но, Хок, ты скрасил бы мои последние дни, если бы дал слово, что скоро женишься.
— Женюсь, слово чести… если найдется женщина, которая возьмет меня в мужья! Но откуда у тебя такая уверенность, что брак убережет меня от напастей? — шутливо осведомился Шейн.
Себастьян Хокхерст поморщился.
— Этот сукин сын О'Нил… я знаю, ты снабжаешь его деньгами… оружием… и что хуже всего… сведениями. Я смертельно боюсь, что он доведет тебя до виселицы, и все это, разрази его гром, во имя освобождения Ирландии! — Он с трудом дышал. — Когда я был в Лондоне, мне вот что пришло в голову: не следят ли за тобой ищейки Уолсингэма? Пришлось чертовски потрудиться, чтобы дознаться, так ли это… Пока — нет… вот все, что удалось выяснить. Но подозреваю, что на О'Нила у него собрано толстое досье.
Хок поспешил разубедить отца.
— У них множество шпионов по всему миру — в Голландии, Италии, Франции, Испании; и в тех странах король ветры пустить не успеет, как у нас уже это становится известно.
Но Ирландия… тут разговор совсем особый.
Когда речь идет об Ирландии — они рыщут в сплошном тумане, и все их ищейки оказываются бессильны.
Лицо Себастьяна исказилось судорогой, и Хок встревожился:
— Оставь, отец, не терзай себя.
Себастьян, покачав головой, вернулся к тому, чего хотел добиться:
— Жена оторвала бы тебя от О'Нила.
— А вдруг я женюсь на ирландке? — в шутку спросил его сын, подмигнув.
На самом деле ему было вовсе не до шуток. Сознание своей вины свинцовым грузом лежало на сердце. Какую роль в болезни Себастьяна сыграло беспокойство за него? Хок всегда гордился тем, как удачно скрывает свои ирландские дела, но если о них узнал отец, то отчего бы не узнать и другим? Щадя мать, Шейн не считал нужным посвящать ее в подробности их беседы с отцом: сейчас у нее и без того тяжело на душе. А вот пересказать Барону все услышанное сегодня следовало как можно скорее. Много раз уже случалось так, что безопасность Шейна и сама его жизнь оказывались в руках Барона, и у них давно уже не оставалось секретов друг от друга.
Обещанная женитьба не слишком тяготила Шейна. Брак — формальность, с которой не должно возникнуть особых сложностей. С презрением, какого, по его мнению, заслуживал этот предмет, Шейн временно выкинул его из головы.
— Завтра должен приехать малыш Мэтью.
Он подбодрит тебя, — обратился Шейн к отцу, но увидел, что тот в полнейшем изнеможении забылся тяжелым сном. Он смотрел на отца и благодарил Бога, что Себастьян остался в неведении насчет его тайной встречи с О'Нилом в укромном заливе под скалами Мурна, где он передал ирландцу половину серебра, захваченного на испанском галеоне.
Джорджиану и впрямь терзали муки совести. Ей казалось, что она давным-давно искупила свой грех, но былая боль подступила к сердцу с новой силой. И подумать только, что все началось в медовый месяц. Себастьян взял ее с собой в Лондон, где ему предстояло принять от королевы титул лорда Девонпорта. Они прибыли в Хокхерст-Мэнор, который принадлежал семье уже около ста лет. Целыми днями молодой супруг был занят делами в Лондоне или в портовых городах, расположенных вдоль пролива Па-де-Кале от Гастингса до Хайта, а она ежедневно ездила кататься верхом в Уилд и Эшдаунский лес. Джорджиана пускала лошадь во весь опор, как, бывало, делала еще в детстве, в Ирландии, где они жили до того, как родители перебрались в Девоншир.
