Барбара Картленд - Венок любви
– Как я тебя понимаю, мамочка! Ведь в душе каждого человека содержатся бесценные сокровища, которые никто не сможет у него отнять!
Миссис Грантли рассмеялась:
– Совершенно верно, дорогая! Вот и в твоей прелестной головке масса таких сокровищ, и в один прекрасный день ты поймешь их истинную цену. По крайней мере я искренне надеюсь на это…
Вспоминая сейчас этот разговор, Диона с сожалением подумала о том, что, если станет работницей на ферме или, скажем, псарницей, вряд ли сокровища, о которых говорила мать, понадобятся ей.
«Будь я постарше, – продолжала рассуждать девушка, – я могла бы напроситься на место хранителя в какой-нибудь солидной библиотеке. Но кто же наймет хранителя с собакой?»
От этой мысли Дионе стало смешно, и она невольно засмеялась вслух. Взглянув на девушку, старый Тед ласково сказал:
– Как приятно слышать ваш смех, мисс Диона! Ну вылитый отец… Тот тоже, бывало, все смеялся. Никакая печаль его не брала!
– Что верно, то верно, – согласилась Диона. – А поскольку печалей у меня хватает, будем надеяться, что я смогу разогнать их хотя бы смехом!
– От души вам этого желаю! – сочувственно отозвался старый возница.
От унылого тона, которым были произнесены эти слова, Диона почувствовала, как мужество стремительно покидает ее.
Пегая лошадка с повозкой начала медленно взбираться на крутой уступ. Когда они достигли вершины, Диона взглянула налево и увидела внушительных размеров здание на фоне ясного неба.
Сейчас, при ярком свете полуденного солнца, замок выглядел весьма импозантно. Как бы венчая это великолепие, на крыше его гордо реял флаг. Диона не могла удержаться от восклицания:
– Как чудесно! Чей это дом?
– Это замок его светлости, – с готовностью объяснил ей Тед. – А ферма, о которой я вам говорил, находится дальше в долине. Именно туда мы сейчас и направимся!
Диона на секунду задумалась, пораженная неожиданной мыслью. И вдруг решительно изрекла:
– Нет, Тед, я пойду прямо в замок. Я знаю, там мне сумеют помочь!
ГЛАВА ВТОРАЯ
Маркиз Ирчестер вернулся домой совершенно неожиданно.
Будучи сам человеком исключительно четким, маркиз требовал такой же пунктуальности от всех, кто его окружал, и хотя он не предупредил о своем приезде слуг, все они, как и положено, были на своих местах, а повар сумел приготовить хозяину великолепный обед уже через час после его приезда.
Вообще-то маркиз не планировал уезжать в деревню так рано – ведь великосветский сезон в Лондоне еще не закончился, – но накануне вечером ему неожиданно стало известно, что принц-регент намерен пригласить общество к себе в Брайтон. Маркиз имел все основания полагать, что он тоже будет включен в число гостей.
Надо признаться, Брайтон надоел маркизу еще в прошлом году.
Даже если он поселится в собственном доме, а не в Королевском павильоне, ему все равно придется проводить в нем долгие часы, слушая весьма посредственную музыку и ведя бесконечные разговоры с людьми, с которыми он и так не расставался в течение последних двух месяцев.
К принцу-регенту маркиз Ирчестер относился с симпатией. Их связывала любовь к живописи и античному искусству – предметам, недоступным пониманию подавляющего большинства тех, кто окружал его королевское высочество. И все же, решил маркиз, с него достаточно.
Утомительные обеды, тянувшиеся долгими часами в Карлтон-хаузе, наверняка будут продолжены в Брайтоне, а повар принца будет изощряться в количестве и изысканности изобретаемых им блюд.
Маркиз вдруг отчетливо понял, что по горло сыт – и в прямом, и в переносном смысле – и этими обедами, и вообще всей этой жизнью. Впрочем, для его поспешного отъезда имелась еще одна причина.
С тех пор, как он вернулся с войны, его многочисленные любовные похождения не раз давали повод к пересудам, но, поскольку маркиз всегда вел себя осторожно и осмотрительно, до открытых скандалов дело не доходило.
В своих любовных делах маркиз Ирчестер был столь же методичен и пунктуален, как и во всех других, например, в том, как он содержал свой дом или заботился о лошадях.
Однако он был так богат, безукоризненно воспитан и изумительно хорош собой, что неизменно пользовался вниманием самых ослепительных женщин лондонского общества, причем иногда дело доходило до того, что сделай маркиз еще один шаг – и он очутился бы в ситуации, которую предпочел бы избежать.
Прослужив несколько лет под началом Веллингтона и показав себя доблестным и храбрым воином, маркиз затем участвовал в истребительных операциях, а вскоре даже возглавил оккупационную армию.
Вернувшись домой, он, подобно многим другим молодым военным, решил, что должен вознаградить себя за все те годы, когда единственным делом его жизни была борьба за выживание.
К их услугам был весь Лондон с его многочисленными увеселениями и развлечениями, и после лишений войны изысканная еда, вино и, конечно, женщины представлялись бывшим военным весьма привлекательными.
Маркиз поселился в доме на Парк-лейн и начал устраивать там великолепные балы и приемы, которые мало чем уступали тем, что давал принц-регент в Карлтон-хаузе. Следуя своим понятиям, маркиз Ирчестер был более привередлив в выборе гостей, чем его королевское высочество, и вскоре получить пригласительную карточку маркиза, украшенную его гербом, стало честью для членов лондонского высшего света.
Более того, первые красавицы лондонского общества даже соревновались между собой, чтобы удостоиться этой чести.
Амбициозные мамаши юных девиц на выданье вскоре поняли, что маркиз для них недосягаем и, гоняясь за ним, они только попусту теряют время.
Его больше привлекали – возможно, потому, что сам он был уже не очень юн – умудренные опытом замужние женщины, а еще больше – веселые, разбитные вдовушки, потерявшие на войне своих мужей.
Одной из таких вдов – пожалуй, наиболее привлекательной – была леди Сибилла Молден.
Дочь герцога, она весьма неудачно вышла замуж, став в возрасте восемнадцати лет женой Кристофера Молдена, который пленил ее не столько собственной персоной, сколько блестящей военной формой.
Вскоре выяснилось, что форма – единственная выдающаяся особенность Кристофера Молдена, и задолго до битвы при Ватерлоо, где сей доблестный офицер был убит, их брак, фигурально выражаясь, разбился о рифы в бурном море любви.
К тому времени леди Сибилле исполнилось двадцать три года. Она была чрезвычайно привлекательна и вполне осознавала это.
По истечении годичного траура она начала опять выезжать и сразу засверкала на великосветском небосклоне как звезда первой величины. Ее успех был оглушительным, и она умело им пользовалась.
