Анн Голон - Анжелика. Королевские празднества
— Вы прелестны, — сказала дама все с тем же скорбным видом, в то время как цирюльник раскладывал свои инструменты на скамеечке для ног. — Если бы не вы, я окончательно испортила бы лицо слезами.
— Сегодня не тот день, чтобы плакать, — возразила Анжелика.
— Что делать, моя милая, мне сейчас не до празднеств.
И она огорченно надула губки.
— Разве вы не видите, что я в трауре? Я только что потеряла отца.
— О! Мне так жаль…
— Мы настолько ненавидели друг друга и так часто ссорились, что это лишь усиливает мои страдания. Но как досадно носить траур, когда у всех праздник! Зная злобный характер отца, я подозреваю, что он…
Ей пришлось прерваться, чтобы прикрыть лицо рожком из плотной бумаги, который подал ей Бине, в то время как он сам обильно посыпал ее прическу ароматной пудрой. Анжелика чихнула.
— …Я подозреваю, что он сделал это нарочно, — заявила дама, выглянув из-за рожка.
— Сделал нарочно? Что именно, мадам?
— Умер, черт побери! Ну и пусть. Я ему все простила. Что бы там ни говорили, я всегда была великодушна. К тому же он почил как истинный христианин… Это для меня большое утешение. Но я вне себя от того, что его тело сопровождали в Сен-Дени[45] только несколько гвардейцев и священников. Ни подобающего великолепия, ни затрат на погребение. Вы полагаете, это допустимо?..
— Разумеется, нет, — поспешила согласиться Анжелика, боясь совершить оплошность. Этот сеньор, которого похоронили в Сен-Дени, мог принадлежать только к королевской семье. Если она, конечно, все правильно поняла…
— Будь я там, все было бы иначе, можете мне поверить, — заключила дама, высокомерно вздернув подбородок, — я люблю торжественность и чтобы каждому воздавались почести согласно его положению в обществе.
Она замолчала, рассматривая себя в зеркале, которое Франсуа Бине, встав на одно колено, держал перед ней, и ее лицо просияло.
— Но это же превосходно! — воскликнула она. — Вот что значит, когда прическа идет к лицу и украшает женщину. Моя дорогая, ваш цирюльник — истинный художник. И это притом, что у меня непослушные волосы.
— У Вашего Высочества тонкие, но густые и мягкие волосы, — важно произнес Бине с видом знатока, — именно с такими лучше всего удаются самые великолепные прически.
— Неужели! Вы мне льстите. Я велю немедленно выдать вам сто экю. Дамы!.. Дамы! Необходимо, чтобы этот человек завил и малышек.
Из соседней комнаты, где болтали фрейлины и камер-фрейлины, вытащили двух «малышек», оказавшихся девочками-подростками.
— Должно быть, они ваши дочери, мадам? — спросила Анжелика.
— Нет, это мои младшие сестры. Совершенно невыносимы. Взгляните на меньшую: только и есть красивого, что цвет лица, а она умудрилась дать искусать себя мошкам, их еще называют «комарами» — теперь вот, вся опухла. И, кроме того, она постоянно плачет.
— Наверное, тоже горюет из-за смерти отца?
— Вовсе нет. Но ей столько твердили, что король женится на ней, и даже называли не иначе как «маленькая королева», что теперь она расстроена тем, что он выбрал в супруги другую.
Как только цирюльник занялся прическами девочек, на узкой лестнице началась некоторая суматоха и на пороге появился молодой человек. Он был среднего роста, с сильно нарумяненным лицом, возвышавшимся над пышным кружевным жабо, его костюм на манжетах и под коленями украшали ажурные воланы. Несмотря на раннее утро, одет он был с особой тщательностью.
— Кузина, — произнес юноша жеманным голосом, — я слышал, вы раздобыли цирюльника, который творит чудеса.
— Ах, Филипп, когда речь заходит о вестях такого рода, вы становитесь проворнее хорошенькой женщины! По крайней мере, скажите, что находите меня красивой.
Тот поджал пухлые ярко-красные губы и, сощурив глаза, внимательно изучил прическу.
— Должен признать, что мастеру удалось придать вашему облику большую красоту, чем следовало надеяться, — заявил он с наглостью, смягчая ее кокетливой улыбкой. Он вернулся в прихожую и перегнулся через перила лестницы.
— Гиш, драгоценный мой, поднимайтесь, это здесь!
Вскоре вошел дворянин, красивый, статный и очень смуглый юноша, в котором Анжелика узнала графа де Гиша[46], старшего сына герцога де Грамона[47], наместника Беарна.
Тот, кого назвали Филиппом, поймал руку графа де Гиша и нежно склонился к его плечу.
— Ах, какое счастье! Теперь-то я уверен, что мы будем причесаны лучше всех при дворе. Пегилен[48] и маркиз д'Юмьер[49] побелеют от зависти. Я видел, в каком отчаянии они метались, разыскивая своего цирюльника, которого у них за немалые деньги переманил де Вард[50]. Этим бравым капитанам, с их «вороньими клювами»[51], придется предстать перед королем с подбородками, похожими на кожуру каштана.
Он пронзительно расхохотался, провел рукой по собственному свежевыбритому подбородку, после чего ласково погладил по щеке графа де Гиша. Филипп, нисколько не смущаясь, прижимался к молодому человеку и смотрел на него томным взглядом. Самодовольно улыбаясь, граф де Гиш принимал эти знаки внимания без малейшего стеснения.
Анжелика никогда не видела, чтобы двое мужчин держались друг с другом подобным образом, и почувствовала себя немного неловко. По-видимому, хозяйка дома тоже была не в восторге, потому что тотчас воскликнула:
— Ах, Филипп! Не смейте предаваться в моем доме этим грязным забавам! Не хватало еще, чтобы ваша мать обвинила меня в том, что я потакаю вашим порочным наклонностям. Она и так неустанно осыпает меня упреками после того праздника в Лионе, на котором вы, я и мадемуазель де Вильруа переоделись бресскими крестьянками. И не говорите мне, что маленький Пегилен в затруднительном положении, иначе я отправлю человека, чтобы его нашли и привели сюда. Посмотрим, быть может, я его увижу… Он самый замечательный молодой человек из всех, кого я знаю, и я обожаю его.
Внезапно в своей обычной шумной, порывистой манере дама устремилась на балкон, но тотчас вернулась обратно, прижимая руку к пышной груди.
— О боже! Это он!
— Пегилен? — осведомился молодой сеньор.
— Нет, тот тулузский дворянин, который внушает мне жуткий страх!
Анжелика тоже вышла на балкон и узнала в «тулузском дворянине» своего мужа, графа Жоффрея де Пейрака, который шел по улице в сопровождении Куасси-Ба.
— Но это же Великий Лангедокский Хромой! — воскликнул присоединившийся к ним Филипп. — Кузина, почему вы его боитесь? У него такой нежный взгляд, ласковые руки и блестящий ум.
