Сара Рэмзи - Запретные наслаждения
От его бархатного голоса у нее перехватило дыхание. Нет, он не узнал ее, или, может быть, Ротвел просто затеял с ней какую-то игру?
— Merci[7], ваша светлость, — понизив голос и усилив французский акцент, отозвалась она.
Он насмешливо приподнял бровь.
— О, неужели вы знаете меня? Что-то не припомню, чтобы нас представляли друг другу. Поверьте, я бы никогда не забыл о таком приятном знакомстве.
Мадлен допустила ошибку. Откуда актрисе из низов было знать герцога?
— О нет, ваша светлость. Просто мадам Легран сказала, что сегодня театр почтил своим визитом герцог. Вот я и предположила, что речь шла о вас.
Фергюсон, не отрывая от нее взгляда, произнес:
— Мне не хотелось бы доставлять вам неприятности, но у меня есть просьба, которую я не могу не высказать. Очень деликатная просьба. Позвольте сопроводить вас к экипажу.
Это была вторая просьба от герцога Ротвельского за вечер. Теперь Мадлен не питала никаких иллюзий. Он узнал ее. Она была уверена в этом: он так смотрел на нее, так держал за руку, не давая сбежать, что не оставалось никаких сомнений в том, что он знает, с кем говорит. Ее репутация, ее жизнь — все пойдет прахом из-за человека, который сам был далеко не безупречен. Единственный вопрос, который сейчас волновал ее: уничтожит ли он ее одним ударом или будет шантажировать, требуя платы за молчание. От этой мысли ее охватила дрожь, но не из-за страха, это была дрожь совсем другого свойства, в котором она постеснялась бы отдать себе отчет.
Собравшись с духом, она решила все отрицать:
— Нет, я не позволяю вам сопровождать меня. Моя мать запрещает мне общаться с незнакомыми мужчинами, — она кивнула в сторону Жозефины, которая, плотно сжав губы, пыталась выглядеть посолиднее.
— Ваша матушка? — переспросил Фергюсон, скептически рассматривая низенькую Жозефину, одетую в серое платье служанки. — А месье Герье?
— К сожалению, он покинул этот свет и оставил меня совсем одну, — всхлипнула Мадлен, словно воспоминания о несуществующем муже были для нее сущим мучением.
— Какая утрата! — на губах Ротвела играла хищная улыбка.
Она снова попыталась вырваться.
— Да, это была трагедия. Прошу простить меня, но уже поздно, я тороплюсь.
Он взял ее под руку, словно они были парой на прогулке. Его сильные руки напомнили ей, что герцог — далеко не изнеженный юнец, только что покинувший семейное гнездышко, что он — уверенный в себе мужчина, привыкший добиваться своего любыми способами.
— Моя милая мадам Герье… позвольте узнать ваше имя?
Вопрос застал ее врасплох.
— Маргарита. — Сердце рвалось из груди, но она решила держаться до последнего.
— Маргарита, — шепотом повторил он. Казалось, достаточно услышать, как он произносит имя, как звучит его голос, — и женщина будет покорена. — Маргарита, я не надеюсь ни на что, но скажите мне, у вас есть покровитель?
Она замерла. В перечне предполагаемых вопросов, который она мысленно составила, вопросов, на которые была готова ответить: почему она прячет лицо, как может находиться в столь отвратительном месте и что предложит ему за молчание — не было вопроса о покровителе.
— Не понимаю, о чем вы.
— Не лукавьте. Думаю, не первый раз мужчина спрашивает, нужна ли вам защита.
Она беспечно взмахнула рукой: мол, каждый второй мужчина осмеливается на подобное предложение.
— Общество не простит вам мезальянс с неизвестной актрисой из «Семи циферблатов».
Он рассмеялся:
— Милая, все куртизанки где-то и с кем-то начинают свою карьеру. И, вынужден признаться, общество давно махнуло на меня рукой, как, впрочем, и я на него.
Фергюсон говорил насмешливо и непринужденно, но ей казалось, что в его словах слышна обида потерянного мальчика, который лишь нарядился, как взрослый мужчина. Неужели он настолько одинок? Мадлен сама часто грустила. Ей следовало немедленно бежать от него, но внезапно она посочувствовала ему, и это ее остановило.
— Ваша светлость, вы слишком торопитесь. Вы ведь совершенно не знаете меня.
— Вы правы, с прежними подругами я имел счастье беседовать, может, раз или два, а уж затем делал им предложение. Но вы столь прекрасны, столь талантливы, что я не хочу терять время на пустые разговоры: кто-то может опередить меня. Если я не буду решителен, вы окажетесь в чужих объятиях. Вы созданы для любви, так что это неизбежно.
Мадлен возмущенно посмотрела на него:
— Неужели вы столь низкого обо мне мнения? Неужели слово «добродетель» ничего не значит для вас? Если так — всего доброго, говорить нам больше не о чем.
— А вы так печетесь о добродетели?
— Да, — ответила Мадлен.
Фергюсон приподнял ее подбородок и заглянул ей в глаза. Мадлен задрожала, но не от возмущения, а от наслаждения, которое дарило ей прикосновение его руки. Время остановилось. В темноте она не видела его глаз, но ощущала его желание, раздражение, дьявольское чувство юмора и деспотизм. А помимо этого в нем полыхала животная похоть, и Мадлен тоже охватило это пламя, ее щеки вспыхнули.
Наконец он отпустил ее. Она едва не упала.
— Мадам Герье, примите мои извинения. Я допустил ужасную ошибку, вы совершенно не похожи на других актрис Лондона. Ваша добродетель так же исключительна, как и талант.
Она кивнула, принимая его извинения.
Фергюсон придвинулся еще ближе.
— Но вы не знаете, от чего отказываетесь…
Он обнял ее и легонько поцеловал в губы. Его руки сквозь атлас и спицы корсета обожгли ее. Он был страстен и неумолим. Она задыхалась от жара его губ. На непривычно высоких, неустойчивых каблуках она потеряла равновесие и упала ему на грудь. Фергюсон целовал все настойчивее, она таяла, мысли путались. От такого любая женщина могла потерять голову. Горячие, жадные прикосновения Фергюсона разительно отличались от того, что ей грезилось во сне. И она ответила на его поцелуй.
Поборов минутное оцепенение, Жозефина вскрикнула и изо всех сил ударила герцога сумкой. Он со смехом отстранился от Мадлен, продолжая поддерживать ее, потому что у нее буквально подкашивались ноги.
— Мадам, мадам, я все понял. Чести вашей дочери ничто не угрожает. По крайней мере сегодня, — и он подмигнул Мадлен.
Мадлен дрожала от желания, которое лишало ее благоразумия и притупляло чувство опасности.
— Я найду вас и тогда повторю свою просьбу, — он поцеловал ей руку. — Обещаю, я буду более убедителен.
Она была сама не своя, смысл слов ускользал от нее.
— Право, я не могу.
Он помог ей сесть в карету.
— Маргарита, прошу вас, передумайте. Я буду жить надеждой.
