Симона Вилар - Паладин
— Только попробуйте! — вскинула подбородок Джоанна. — Тогда я вообще откажусь от пищи и вам придется доложить своему господину аль-Адилю, что вы не справились с его заданием и уморили меня голодом.
Она давно догадалась, что тот уход, какой был за ней в крепости, не просто дань ее высокому положению, но и желание аль-Адиля сохранить ее красоту. И хотя угроза хаджиба вызвала в ней оторопь, она знала, что ей пока ничего не угрожает.
Стерпел Абу Хасан и требование Джоанны убрать мусор и оставшийся после захвата крепости щебень в небольшом садике, где она любила гулять. А еще она настояла, чтобы стражники, несшие караул на стенах крепости, не перекликались, когда проходят над ее покоями, мешая ей тем самым отдыхать. И они подчинились. Более того, когда через время Джоанна поднялась на стену и поблагодарила их за учтивость, солдаты даже заулыбались. Повар, которого выходка пленницы недавно так напугала, тоже удостоился ее расположения после того, как он перестал вываливать мусор под ее окна. Однажды христианка снова явилась на кухню, но на этот раз не для того, чтобы скандалить, а наоборот, поблагодарить его за вкусное блюдо из неведомых ей плодов, мяса и душистого соуса, показавшегося ей непередаваемо вкусным. И повар пообещал, что и впредь ее кушанья будут не хуже, чем при дворе султана. Когда Абу Хасану сообщили, что пленница ведет себя в замке как истинная госпожа и люди даже повинуются ей, он только еще более помрачнел.
Чуть позже Джоанна заявила, что хочет, чтобы ей приносили товары от караванов, какие проходят мимо крепости. Ей позволялось наблюдать за ними с высоты стен, но однажды хаджибу принесли выброшенную пленницей в окно серебряную тарелку, на которой она арабской вязью выцарапала свое имя и сообщила, кто она. Просто чудо, что эта тарелка застряла на каменном выступе и ее утром нашел во время обхода караванной стоянки один из стражников, тут же сообщивший об этом хаджибу.
Вот тут Абу Хасан пришел в настоящее неистовство. Ворвавшись в покои Джоанны, он швырнул ее на софу и навис сверху, не давая женщине подняться.
— Ты что думаешь, раз проклятые кафиры на подступах к Иерусалиму, то тебе можно так себя вести?
Несмотря на страх перед бедуином, Джоанна вдруг неимоверно обрадовалась, услышав вырвавшиеся у него слова. И хотя ее голос дрожал, она произнесла почти весело:
— Если король Ричард у Святого Града, то я бы советовала вам быть поучтивее со мной. Ибо мое расположение еще может вам понадобиться.
Бедуин только теперь понял, что проговорился. Его в последнее время очень тревожили вести о том, что Ричард так близко подошел к Иерусалиму, но сообщить подобное этой женщине… Абу Хасан выпрямился перед ней, как черный столб, его лицо побагровело, провал шрама под скулой подергивался, выдавая клокочущую в нем ярость.
— Можешь и дальше молить своего трехглавого бога Троицу о приходе крестоносцев. Но знай — ты их не дождешься. Ибо будешь уже мертва!
Он вновь склонился, глаза его горели.
— Я и сам жду, когда Мелек Рик окажется у стен Иерусалима, ибо едва это произойдет… О, с каким же удовольствием я отрежу тебе тогда руку… и отправлю этому шайтану… ему или твоему брату-тамплиеру. Безжалостного Мелека Рика этим, может, и не остановить, но вот сдержится ли храмовник, когда получит отрезанную руку родной сестры? А если кафиры пойдут дальше… тогда я отрежу твои груди. Ибо каждый шаг крестоносцев к Святому Граду будет означать для тебя кровь и мучения. Пока они не остановятся. И я сам буду резать тебя и отправлять им по частям… но так, чтобы ты не умерла. Окровавленная, но живая, ты будешь щитом Иерусалима против кафиров, и они будут это знать!
Тут даже Фазиль не сдержался, закричал, чтобы Абу Хасан уходил…
Позже Абу Хасан приказал высечь всех слуг и служанок англичанки, не уследивших за ней.
Джоанна не могла уснуть всю ночь. Ее била крупная дрожь, в груди давило, она задыхалась. Так вот какую участь ей приготовили! О, лучше броситься со стены крепости, чтобы не быть заложницей, не претерпевать такие муки… Ибо она знала, что воинство крестоносцев не остановится. И хотя, покончив с собой, она погубит свою душу, Всевышний будет знать, что она жертвует собой ради святой войны за освобождение Гроба Господнего!
Именно в этот миг, когда она была на грани отчаянного решения, в ней впервые зашевелился ребенок. Будто легкие пузырьки стали подниматься внутри ее тела, будто кто-то тихонько трогал ее изнутри маленькой ладошкой, успокаивая, умоляя, прося…
Джоанна разрыдалась.
На следующий день она оказалась запертой. Ее больше не выпускали, она стала настоящей узницей, пусть и не замурованной, как обещал Абу Хасан, но ее участь от этого не стала легче. В отчаянии Джоанна отказалась принимать пищу и весь день проводила в молитвах. Она сама выбросила поднос с едой в окно, а принесенный вновь был брошен в голову служанки.
Так шли дни. Джоанна почти все время проводила в постели, поднимаясь лишь по нужде. Ей снова и снова приносили еду, но она оставалась нетронутой. Теперь Джоанна почти все время спала, а когда приходила в себя, слышала, как рядом причитает и упрашивает ее Даниэла, что-то лопочет евнух Фазиль. Один раз она разобрала его слова:
— Если вы не жалеете себя, то пожалейте хотя бы свое дитя.
— Зачем? Мы все равно обречены…
Ее дитя больше не шевелилось, она убила его…
А потом вдруг Фазиль сказал:
— Мадам, не мучайте больше себя. Абу Хасан уехал. Есть вести… Я не должен этого говорить, но стало известно, что крестоносцы отступили от Иерусалима. Вы спасены, мадам.
Крестоносцы отступили от Иерусалима… Значит, ее не будут резать. Но и никто не придет ее освободить… Так что же изменилось в ее несчастной судьбе?
И, словно в ответ, она ощутила мягкий толчок в глубине своего тела. Ее малыш затаился, как и мать, но сейчас требовал жизни. Разве ранее мало она просила Небеса послать ей дитя, чтобы теперь так жестоко губить его… и себя?
Джоанна была слаба, как котенок, она еле заставила себя выпить немного шербета. Потом она опять спала, но, просыпаясь, уже не противилась и принимала пищу. За это ей вновь позволили выходить из покоев. Когда она, еще слабая и исхудавшая, вышла наружу, то с удивлением огляделась. Вся окрестность вокруг Монреаля была покрыта снегом. Снег в Заиорданье? Какое чудо! И как же захотелось домой…
Она прошла в разрушенную церковь и долго молилась святой Хильде, прося прощения и заступничества. И еще она просила… прислать за ней Мартина. Где бы он ни был. Неужели чуда не случится и он никогда не узнает, как она его ждет? Он должен прийти и спасти ее и их ребенка!
