Ирэн Фрэн - Набоб
Однако худшее было впереди. У подножия храма пришлось перешагивать через умирающих. Бхагирата шел быстро. Мадек споткнулся о чье-то тело, покрытое трупными пятнами. Это была женщина очень молодая, ее слипшиеся волосы мокли в грязной жиже.
— Сарасвати, — пробормотал Мадек.
Как давно он не произносил это имя? Жива ли она еще? Ему стало дурно. Она, дочь Индии, наверняка тоже мечтала приехать умирать в этот адский город, которого он не понимает и никогда не поймет. Он склонился над мертвой. Завтра от этих великолепных волос останется только пепел, который Ганга унесет в океан. И Сарасвати, возможно, уже стала пеплом, растворившимся в водах Ганги.
Провожатый улыбался. Мадек произнес ее имя слишком громко.
— Что ты сказал? Ты говорил о богине Сарасвати?
— Богине?
— Ах, да! Ты не знаешь наших богов. Сарасвати — это река, как и Ганга, но река невидимая, подземная, духовная река познания, впадающая в Гангу выше по течению от Бенареса, там же, где впадает в Гангу еще одна священная река, прекрасная Джамна…
Когда он говорил, его лицо осветилось счастьем, глаза блестели. Казалось, он сплетает легенды в гирлянды. Вдруг он остановился.
— Мы пришли, фиранги, — прошептал Бхагирата.
Они стояли на небольшой площади, окруженной домами из красного песчаника.
По извилистой тропинке к ним приближалась группа прокаженных. Страдальчески разевая рты, они протягивали к Мадеку руки, прося на пропитание. Удивительно, но в этот момент он испытал чувство, почти стертое годами, прожитыми в Индии: жалость. Он порылся в кармане и, достав несколько рупий, бросил их в чью-то руку.
— Не надо! — крикнул Бхагирата.
Но прокаженные уже с воплями накинулись на Мадека. Бхагирата упал на землю и исчез под грудой лохмотьев. Двое прокаженных сцепились из-за денег, остальные прижали Мадека к стене дома и стали обшаривать его. Вдруг Мадек почувствовал, что его схватили за плечо и поднимают вверх. Крики прекратились. Его втащили в окно, которое сразу же захлопнулось.
* * *— Он мертв, сын мой. Они задушили его, или затоптали, какая разница! Здесь это часто случается. Видишь, он не двигается. В любом случае опасно сейчас выходить на улицу. Прокаженные еще бродят где-то рядом.
— Я думал, священники обязаны давать последнее утешение умирающим. — Мадек еще не пришел в себя после случившегося и ему претило то, что его спас священник.
— Я думал, что ты лучше знаешь Индию, — ответил человек в черном. — Сначала ты неосмотрительно подаешь милостыню прокаженным. Потом удивляешься равнодушию воина христова к идолопоклонникам! Я исповедую только обратившихся, сын мой, а их здесь немного.
— Тогда чем ты занимаешься в этой стране?
— Сын мой, Господь ведет к истине непрямыми путями! Еще далеко то время, когда индийцы будут толпиться в наших церквах. Нам придется сначала обрести благоволение могущественных.
— На мой взгляд, раджа Бенареса далек от того, чтобы принять христианство! — сказал Мадек, вытирая лоб рукой.
Отец Вендель внимательно посмотрел на своего гостя. Солдат. Наверняка из бедных; он, должно быть, ничего не знает о власти земной. Зато умеет воевать. Приятная внешность, живой взгляд, сильный, смелый. С ним можно иметь дело.
— Иди сюда. Ты, должно быть, хочешь пить.
Мадек не мог отойти от окна. Распластанный на земле Бхагирата был мертв. А всего четверть часа назад он рассказывал чудесные истории об индийских богах…
— Иди же сюда, сын мой! Неприкасаемые уберут тело. Он отправился в свой рай идолопоклонников. Иди сюда.
Священник говорил очень убедительно, вкрадчивым голосом. Мягким, слишком мягким, подумал Мадек. В конце концов, самое трудное позади, раз человек в черной одежде действительно существует. Мадек успокоился. Он прошел вслед за священником в соседнюю комнату, сел на лакированную молитвенную скамеечку. На белой стене висело огромное золотое распятие.
— Меня послал к вам раджа, — начал Мадек.
— Знаю, знаю… Выпей немного.
Священник налил в стакан немного ласси и протянул Мадеку.
Двое молодых слуг ждали у двери.
— Правда, они хорошо вышколены? — указывал на них пальцем священник.
Поняв, что речь идет о них, слуги вытянулись по струнке, испуганно глядя на белых, словно плохо выдрессированные животные.
— Они из дворца. Подарок раджи. Можешь говорить спокойно, они не понимают нашего языка. Хочешь чапати?
Он протянул Мадеку галету, держа ее на индийский манер меж двух пальцев. Мадек не смог скрыть любопытства:
— Вы живете так, как они?
— Сын мой, а каким образом, по-твоему, священник может уклониться от здешних обычаев?
— Не знаю, — растерянно проговорил Мадек.
— Мы, иезуиты, даже считаем своим религиозным долгом принимать обычаи страны, в которой сеем семена истинной веры, — сказал священник.
Мадек вздрогнул. Иезуит; о таких он еще не слыхал. Или слыхал очень давно… Он изучал собеседника, стараясь понять, из какого теста тот сделан. Несомненно, это был человек церкви: говорит на полутонах, голос — ни низкий, ни фальцет, бледное лицо, свидетельствующее о том, что он проводит больше времени в помещениях, нежели на индийском солнце. Изящные, ухоженные руки. И наконец, серые глаза, выражение которых вполне соответствует пристойному лицемерию. Только одно отличало его от аббатов, которых Мадеку уже приходилось встречать: он не был жирным. На его худосочной фигуре сутана висела мешком. Из этого Мадек заключил, что орден иезуитов требует от своих членов воздержания в пище.
— Откуда ты? Где ты родился? — спросил священник.
— Давайте обойдемся без вопросов, — предложил Мадек. — Я ведь тоже ничего о вас не знаю!
Он усвоил эту привычку еще на корабле. Откровенность часто порождала там пересуды, а он давно уже не доверял священникам, видя в них позеров и притворщиков. Возможно, его новый знакомый не лучше тех, кого он знавал раньше.
— Сын мой, жаль, что ты не доверяешь честному человеку, члену Общества Иисуса! Мы скитаемся по свету, от Бразилии до Китая, и несем Слово Божье! Наши коллежи принесли славу Европе!
Коллеж. Это слово окончательно освежило память Мадека: его отец когда-то говорил ему об иезуитах. Он жалел, что у него недостаточно денег, чтобы послать сыновей учиться у них; сам он учился у иезуитов года два в 1720-х вместе с молодым Дюпле. Кемпер, Дюпле, иезуиты, Индия: оказывается, именно в том коллеже, именно тогда определилась его судьба.
— Скажи мне свое имя.
Мадек обращался к священнику на «ты». Это была намеренная провокация, и означала она следующее: «Мы теперь в Индии, и, стало быть, мы равны».
