Мередит Дьюран - Леди-обольстительница
— Нынешней весной, говорите?
Щеки экономки порозовели.
— Ну, может быть, в начале лета, сэр. В наших краях май все еще считается весной.
Лицо Алекса расплылось в улыбке. Джерри снизил арендную плату в мае, а известие о продаже поместья пришло в апреле. Значит, Джерри ничего не продавал…
Алекс засмеялся, и миссис Реджис вздрогнула. В деревне теперь наверняка начнут перешептываться о том, что Алекс Рамзи, который в детстве болел астмой и донимал близких своими дикими выходками, окончательно спятил.
— Мой брат не продавал поместья! — торжествующе воскликнул Алекс.
— Конечно же, нет, — сказала миссис Реджис, которой сама идея о продаже Хеверли-Энд казалась оскорбительной. — Эти земли уже триста лет принадлежат вашей семье, сэр.
— Верно. И мы их никому не отдадим.
Гвен не любила светское общество Лондона по многим причинам: его лицемерие, лукавство, подлость, жестокость, мелочность были просто невыносимы. Однако главным было то, что светская жизнь лишала ее удовольствия проводить весну и начало лета в деревне. Гвен уже забыла, как прекрасно в июне поместье Хитон-Дейл, даже при том, что беседки в виде пагод никак не вписывались в пейзаж, состоявший из засеянных зерновыми культурами полей.
Сидя в плетеном кресле на открытой террасе, Гвен любовалась далями. На ее плечи была наброшена легкая шаль, хотя яркое солнце уже прогнало утреннюю прохладу. «Надо бы сбросить шаль», — думала она, однако ей не хотелось шевелиться.
В последние два дня она вообще мало двигалась. Дорога из Лондона до поместья как будто лишила ее сил. И теперь Гвен могла лишь сидеть, смотреть и стараться ни о чем не думать.
Гвен насыщала свою душу красотой здешних мест. Для строительства усадьбы Хитон-Дейл была выбрана небольшая возвышенность. Ее сначала увеличили, насыпав пологий искусственный холм, а затем возвели на нем дом, который как будто тянулся к небу, пытаясь оторваться от земли. С его террасы окрестности были видны как на ладони. Зеленые тропки разрезали просторы полей на правильные прямоугольники. Усадебные лужайки обрамляли живые изгороди из колючего шиповника и цветущего боярышника. Посреди них росла жимолость, лежали валуны и стояло несколько пагод. Основную их часть по приказу Гвен разрушили этим утром, остальные тоже вскоре должны были пойти под топор. В кустарнике пели соловьи, в небе кружили жаворонки.
Гвен было жаль, что она одна любовалась всем этим великолепием. В огромном доме слуги сбивались с ног, стараясь содержать его в порядке. Им приходилось убирать и проветривать восемнадцать спален. Восемнадцать! Гвен не понимала, о чем думали ее родители, строя такую громаду. Кроме спален, в доме имелось девять просторных гостиных, две столовые, бильярдная комната, курительная комната, комната для занятия рукоделием, два зимних сада, комната для музицирования, помещения для шестидесяти слуг и, конечно же, детская. Огромная детская с высокими окнами, впускавшими много света. Родители Гвен строили грандиозные планы, рассчитывая, что их дети обзаведутся собственными семьями и поселятся в этой усадьбе.
Но они отослали дочь в Лондон, а сами умерли. А потом погиб Ричард.
Слезы набежали на глаза Гвен, и она задержала воздух в легких, стараясь не заплакать. Все, кто любил ее, умерли… Но она продолжала жить и должна была преодолеть свое отчаяние. Ей надоело страдать и чувствовать себя обделенной.
«Я люблю тебя, Гвен, — сказал ей Алекс. — И докажу свою любовь». Как будто доказательство любви давало ему право требовать, чтобы она дала ему еще один шанс… О, Алекс Рамзи был намного хуже Пеннингтона и Трента! В конце концов, последние двое всего лишь стремились заполучить ее деньги. Алекс же претендовал на большее. Он был известным обманщиком, менял любовниц как перчатки, ни одна женщина не поверила бы ему. И тем не менее, Алекс убеждал Гвен в том, будто она может целиком и полностью доверять ему, клялся ей в своей верности и преданности. Но чего стоили его обещания и клятвы? Это были всего лишь слова, пустой звук. Признания в любви делали все повесы и обманщики мира, но за этими фразами ничего не стояло. Мужчины нарушали свое слово и изменяли женщинам.
Родители и брат всей душой любили Гвен, но даже эта искренняя любовь не помешала им оставить ее одну на всем белом свете. Так неужели Алекс думал, будто она поверит ему на слово? Почему он считал, что сможет дать Гвен то, чего не дали ей самые близкие люди? Никто не способен сдержать обещание быть постоянно рядом с другим человеком…
— Мадам, вас желает видеть леди Анна, — раздался рядом голос лакея. — Изволите принять ее?
Гвен понадобилось всего лишь два дня для того, чтобы набрать полный штат слуг. Деньги порой творят чудеса.
Странно, что первой из знакомых ее посетила именно леди Анна. Гвен не могла взять в толк, что привело ее сюда, в Хитон-Дейл. Чтобы добраться из Лондона до этого поместья, леди Анне пришлось бы два часа ехать на поезде. А ведь она уверяла Гвен в письмах, что из-за очень плотного графика светских развлечений у нее совершенно нет свободного времени.
— Проводите ее сюда, — вздохнув, сказала Гвен слуге и снова взглянула на бескрайние поля, тянувшиеся до самого горизонта.
Она не знала, что ей делать со своими обширными владениями. Раньше она постоянно трудилась над благоустройством усадьбы, пытаясь угодить женихам, которым было наплевать на ее собственные вкусы и пристрастия. Они не интересовались тем, что она делает для них, и отказывались от посещения Хитон-Дейл. И в конце концов Гвен решила менять не обстановку усадьбы, а саму себя.
Алекс ошибался, утверждая, что Гвен не может измениться. Она чувствовала, какие большие перемены в ней произошли. Она больше не старалась нравиться людям, заискивать перед ними. Гвен убедилась в том, что сможет прожить одна. Романтическая любовь, с ее надеждами, разочарованиями, острой как бритва болью и тяжелыми, как камень на сердце, расставаниями, не вечна. Гвен забудет Алекса, а он забудет ее. Они не успели стать семьей, и их ничто не связывало.
Алекс наверняка заметил, какие перемены произошли в Гвен. У него тоже был опыт работы над собой. Алекс сделал себя сам: из болезненного мальчика он сумел преобразиться в сильного, пышущего здоровьем мужчину. Ради свободы, сделавшей его таким, Алекс жертвовал многим: он рвал отношения, избегал ненужных контактов, душил в себе желания, мешавшие становлению его личности. А Гвен ради того, чтобы стать независимой женщиной, способной разбивать такие сады, которые нравились бы ей самой, а не другим, пожертвовала своими чувствами к Алексу.
