Идеальная для колдуна (СИ) - Лика Семенова
Он поднялся, подхватил Амели на руки. Она обвила руками его шею, прижалась. Только теперь поняла, что этот кошмар закончился.
Феррандо принес Амели в покои, уложил на кровать. Велел Мари раздеть госпожу. Амели не противилась. Она чувствовала себя опустошенной, уставшей настолько, что не могла пошевелить рукой. Мари подоткнула подушки, помогая удобнее сесть на перинах. Феррандо опустился рядом. Взял руку Амели, поцеловал кончики пальцев:
— Они не заслуживают твоего труда. Но они станут приходить, если ты этого хочешь. Это больше не повторится. Никто из них больше не посмеет открыть рот и сказать хоть что-то, что огорчит тебя.
Амели горько улыбнулась, покачала головой:
— Ты можешь каждого в этом городе заставить ходить в мою кондитерскую. Но я не хочу этого, Феррандо. Так — мне не нужно. Я хотела, чтобы они приходили потому, что хотят приходить. Потому что у меня вкусно, потому что приготовлено с душой. Не из страха. Не по принуждению. Не по твоему колдовству. По собственному желанию. — На глаза вновь навернулись слезы. — Только тогда это имеет цену. Они боятся тебя — это не исправить.
Феррандо молчал. Так и держал ее за руку, легко поглаживая большим пальцем.
— У меня не будет кондитерской. Я так решила. У нас большой дом… Красивый сад… Вид на реку… Чего еще нужно? Я буду помогать на кухне тетушке Соремонде. Буду готовить для тебя. Мне этого хватит, чтобы быть счастливой. И скоро родится малыш — у меня прибавится хлопот. Все это вздор… Все это не нужно.
Феррандо склонился, легко коснулся губ. Провел кончиками пальцев по щеке, смахивая проступившие слезинки:
— У тебя будет кондитерская, любовь моя. Лучшая в городе. И люди придут, как ты и хочешь — по собственному желанию. Я тебе обещаю. Просто немного потерпи. А пока отдохни, ты устала. — Он отстранился, кивнул Мари: — Следи, как следует, за госпожой.
Та с готовностью присела в поклоне:
— Конечно, мессир, можете быть спокойны. Ни на миг не отойду.
— Орикад!
Демон тут же появился:
— Что угодно, мессир?
— Найди Гасту, передай, я велел седлать коня.
Амели с беспокойством приподнялась на подушках:
— Куда ты?
— В Конклав.
— Зачем?
— Потом узнаешь.
Он снова легко коснулся ее губ и вышел.
Глава 61
Кондитерская больше не открывалась. Амели велела Гасту убрать вывеску, и дом на Седьмой площади стал просто домом. Она за последние дни ни разу не спускалась в подвал — бросила все, как есть. Старалась не думать. Но глодала такая тоска. Будто вычерпали что-то внутри, что-то важное. Мари развлекала, как могла, лезла из кожи вон, стараясь угодить, рассмешить. Амели была благодарна ей и ни за что не хотела бы видеть рядом какую-то другую девушку. Нет, Феррандо все же был не прав. Мари получилась настоящей, живой, с большим сердцем. И то, что она никак не соответствовала каким-то его идеалам — вовсе не проблема Мари. Феррандо мечтал о химере, требовал невозможного. Люди не обязаны соответствовать чужим идеалам. Нужно быть собой. Всегда собой. Но жить по совести, не желать другому зла. Гармония внутри и порождает в человеке совершенство.
Время близилось к полудню. Солнце висело в чистом небе прямо над головой. Август выдался жарким, но разогретая листва в саду уже давала тот приятный сладковатый запах скорого увядания. Цветы высохнут, апельсины и померанцы займут свое место в оранжерее. Сад станет напоминать опустевший дом. Знакомый, но холодный и чужой.
За рекой надрывались колокола. По воде стелился протяжный плотный гул.
— Чего они трезвонят, Мари? Не знаешь?
Та пожала плечами:
— Не знаю, барышня. Стало быть, свадьба, или оглашение какое. Третий день уж трезвонят.
Колокола отмерили положенное количество ударов, и стало тихо. Где-то в листве запищала пеночка. Амели обогнула оранжерею, встала у обрыва, у каменного заграждения. Город заливало светом, черепичные крыши казались как никогда яркими, шпиль собора святого Пикары на утесе горел нестерпимой белизной.
Чужой город. Отныне совсем чужой. Она не нужна этому городу, а город не нужен ей. Так и будет. Амели до слез сощурилась на блики на речной ряби, отвернулась:
— Пойдем, сходим в колодец.
Мари недоуменно пожала плечами:
— Зачем?
— Хочу взглянуть на статую.
Мари кивнула:
— Как угодно, барышня.
Они с трудом продрались сквозь заросли. Казалось, все здесь было заброшено окончательно. Надо попросить Феррандо поставить статую в саду, где-нибудь в самом дальнем углу, за деревьями, чтобы Амели могла изредка приходить и любоваться. Не на себя. Она уже не видела в изваянии себя. Замечала лишь безупречную работу и идеальные линии. Такая красота не должна стоять в подвале.
Амели легко перелезла через бортик и пошла по ступеням, держась за влажные камни. Мари юркнула следом. Придерживала ее за юбку и только и твердила:
— Не оступитесь, барышня!
Теперь не было страха, не нужны были свечи. Амели спустилась до самого дна, толкнула дверцу, утопленную в толще стены. Прошла в темноте и толкнула дверь в мастерскую. Но ее встретила кромешная непроглядная тьма. Не было окна с колонной, не было залитого солнцем деревенского пейзажа. Не было ничего. Амели обернулась, различая смутный силуэт Мари в дверях.
— Совсем темно, барышня.
Амели инстинктивно щелкнула пальцами. Она уже привыкла обходиться без огнива и лучин. Под потолком дрогнули тусклые желтые всполохи, и вскоре мастерскую залило неверным светом подвешенного к потолку на цепях фонаря в стеклянной колбе.
Здесь было совершенно пусто. Лишь пара грязных бочек у стены. Обломки засохшей глины. Окно было словно наглухо заложено кирпичной кладкой. Оставался лишь пустой каменный подоконник и тонкая изящная колонна между стрельчатыми арками. Деревянной подставки, в которой Феррандо хранил свои склянки, тоже не было.
И статуи не было. Лишь в углу валялась знакомая холстина.
Амели охнула, посмотрела на Мари, будто ждала от нее объяснений:
— Где статуя?
Та растерянно пожала плечами:
— Не знаю, барышня. Ничего не слыхала.
— И Гасту ничего не говорил?
Амели панически боялась, что Феррандо разбил ее. Если это так — она расплачется.
Мари смущенно опустила голову:
— Да с чего бы мне господин Гасту что-то говорил?
Амели даже рассмеялась:
— Будто я не знаю, что ты вечерами к нему под лестницу бегаешь.
Мари побледнела, как полотно:
— Барышня, я… — она опустила голову, не зная, как оправдаться. Мари не умела врать. — Простите меня, госпожа. Но господин Гасту…
Амели кивнула:
— Он тебе нравится…
Мари порывисто подбежала и кинулась в ноги:
— Простите, барышня!
Амели подняла ее, придерживая за руки:
— Что ты! Что ты, милая! За что? Вставай, отряхнись.
Мари поднялась,
