Пенелопа Уильямсон - Сердце Запада
Из-под низко опущенных век Эрлан посмотрела на мужчину, ставшего ее мужем. Он опустился на колени перед открытой дверцей печи и тыкал кочергой в дымящееся полено.
Ву повернул голову, и его очки блеснули. Он неуверенно улыбнулся жене.
Осмелев, Эрлан спросила:
– Не могли бы вы назвать ваше благородное имя?
– Теперь меня зовут Сэм. И ты тоже будешь так называть меня, а я тебя – Лили. Лили – очень хорошее американское имя, – продолжил он, когда она ничего не ответила. – Такое же американское, как День независимости и Янки-дудль-денди, соображаешь? Здесь была такая потаскушка – девчонка для удовольствий – которая некоторое время работала на миссис Йорк и звалась Лили.
Стыд вспыхнул в груди Эрлан. Когда-то она думала, что выйдет замуж за благородного и образованного мужчину. А вместо этого сейчас должна подчиняться и угождать старой деревенщине из Кантона, которому захотелось назвать ее в честь девчонки для удовольствий. Но пора перестать думать о прежней себе. Отец продал ее, продал работорговцу. Эрлан вспомнила испуганные лица, выглядывавшие из-за прутьев решеток на окнах лачуг в переулке шлюх в китайском квартале Сан-Франциско. Как легко ее лицо могло стать одним из тех.
Эрлан опустила глаза. Ее руки лежали на коленях и были сжаты в кулаки. Она распрямила пальцы и провела ладонями по кроваво-красному атласу платья.
Дрожь страха пронзила ее.
– А кто те мужчины, собравшиеся у двери?
Лавочник Ву поднялся на ноги, стряхивая с рук сажу.
– В штате Монтана нечасто увидишь китаянку, вот им и любопытно, соображаешь? Они завидуют этому мужчине, не достойному такой молодой и красивой жены.
– Возможно, они завидуют твоему богатству и тому, что ты смог купить себе эту глупую девчонку.
Он хмыкнул, соглашаясь.
– Даже скинувшись, те мелкие засранцы не смогут насобирать и кучку медяков, ведь у каждого из них нет и гроша за душой. Они перелопачивают шлак и выработанные прииски на холме, от которых белому человеку уже никакой пользы. В «Четыре Вальта» их не пускают.
Эрлан поняла не все из сказанного, поскольку ей были незнакомы многие английские слова. Она не могла уразуметь, почему кто-то вообще соглашается лезть в глубокую дыру в земле, а в запрете этим заниматься и вовсе не видела никакого смысла.
– Почему им не разрешают?
– Потому что они – китайцы. – Не моргая, муж изучал ее из-под очков. – Ты поймешь, когда какое-то время поживешь здесь.
Эрлан не хотела понимать, не хотела жить здесь достаточно долго, чтобы понять эту несуразицу. Внезапно ее поразила мысль, что могут пройти годы, прежде чем ей удастся вернуться домой. Эрлан не заметила, как Сэм Ву подступил к ней, пока он не положил ей на колени маленькую коробочку, обернутую красным шелком.
– Это тебе, – сказал Ву.
Она развернула шелк, против воли испытывая некоторое волнение, получив подарок. А открыв коробочку, увидела маленький золотой футляр с молодым месяцем и звездой, выгравированными на круглой крышке.
– Это медальон, – произнес муж и показал, как кончиками пальцев открыть вещицу. – Смотри. Это Сэм Ву... моя фотография. Для меня ее сделала Клементина Маккуин. Она щелкнула меня, – усмехнулся мужчина.
Потом его лицо посерьезнело.
– Ты будешь носить его здесь, – сказал лавочник на этот раз на своем грубом кантонском диалекте и коснулся ее горла в месте, где под высоким воротником платья изгибалась ключица. Пульс Эрлан застучал так бешено, что она удивилась, как муж не почувствовал частого биения.
Сэм Ву взял медальон из ее дрожащих пальцев, с щелчком закрыл его и закрепил на ее груди, прямо над сердцем. – Или здесь.
– Я недостойна такого прекрасного подарка, – произнесла Эрлан. Ее поразило, как странно это выглядело: фон-квейский медальон на ее красном атласном свадебном платье.
Засвистел чайник, вспугнув их обоих. Сэм Ву хохотнул и поспешил снять его с огня. Эрлан наблюдала, как муж положил чайные листья в две фарфоровые чашки, налил кипяток, накрыл их и поставил на медные блюдца. Одну чашку расположил перед женой, а вторую – по другую сторону стола, и сел сам.
Ву снял фарфоровую крышку и взял чашку с блюдца, держа обеими руками. Эрлан сделала то же самое. Пар «Колодца Дракона» овевал ее лицо, издавая сладкий и мягкий запах цветочных лепестков.
– До дна! – провозгласил Ву и выпил свой чай до последней капли. Эрлан сделала глоток. Муж пристально смотрел на нее поверх края своей чашки. В его глазах показалось что-то такое, что она видела раньше... Ее сердце сжалось от воспоминаний о том, как грубые руки ощупывали, щипали и мяли ее тело, как зубы кусали, а губы слюнявили, а затем следовала раздирающая резкая боль словно от вонзающегося в её тело ножа, и тяжелый груз ритмично приподымался и обрушивался на ее груди и живот, сокрушая ее...
Муж резко вышел из-за стола и вернулся с пустой чашкой для риса, которую поставил перед Эрлан, аккуратно положив сверху пару палочек для еды.
– Спасибо, что оказала честь своим присутствием моему недостойному столу, – произнес он.
Ву провел костяшками пальцев по ее челюсти, пока Эрлан неподвижно сидела на месте. Ее учили всегда сохранять невозмутимый вид, но внутри ей хотелось кричать, когда лавочник прикасался к ней, шарил пальцами по ее щеке и шее.Она попыталась вдохнуть и не сумела. Крик... крик застрял в ее горле, мешая дышать, и она не могла, не могла...
– Сейчас, – произнес муж грубым голосом, – сейчас я лягу с тобой.
Эрлан поднялась на шатающиеся ноги, оттолкнув его от себя. Стол царапнул пол, чашки и блюдца заскользили, упали и разбились вдребезги.
Китаянка отступала все дальше и дальше, пока не наткнулась на печь, ощутив тепло через атлас платья. Застрявший в горле крик рвался на волю подобно безумной птице.
– Не прикасайся ко мне! – выдавила Эрлан. Или нет? Крик был таким громким, таким громким...
Сэм Ву подскочил к ней: от гнева его лицо перекосилось, очки сверкнули в тусклом свете. Заведя руки за спину, Эрлан нащупала рукоятку ножа. Сейчас крик ревел у нее в голове, а в глазах потемнело.
От безысходности Эрлан взмахнула ножом, прочертив в воздухе широкую дугу в нескольких сантиметрах от лица мужа. Тот попятился назад с воплем:
– Святый Боже!
Крик в ее горле немного поутих. Эрлан почувствовала, что дышит и из ее рта выходят звуки, соединяясь в слова.
– Прости эту недостойную девчонку, но я не могу позволить тебе прикоснуться ко мне, – произнесла она. Вежливые слова, правильные слова. Она будет покорной и послушной дочерью, но не будет... не может позволить мужчине снова вторгнуться в нее. Лучше умереть. Смерть... единственный достойный выход.
