Барбара Мецгер - Дуэль
– Но мы так бдительно охраняем его возможные жертвы, что он не может приблизиться к ним, а мы не можем его схватить.
Йен решил, что жена слишком долго пребывает в расстройстве, а дом полон гостей. Ренсдейл не может вернуться домой, пока Браун на свободе. Его сестра и Карсуэлл не могут поехать в Шотландию без сопровождения его и Афины. Они обещали не ехать одни, хотя, видит Бог, исчезали так часто, что могли бы съездить даже в Индию. Его мать не может вернуться в Бат, куда капитан предложил сопроводить ее. И нельзя послать Троя в школу, даже в качестве приходящего ученика, потому что опасность поджидает его за ближайшим углом.
В его доме не будет покоя, а сам Йен вряд ли познает брачные радости, пока Алфи Браун на свободе.
– Я решил схватить Брауна с поличным, чтобы доказать его вину. Трой не может сказать с уверенностью, что Браун стрелял в него, поскольку он не помнит, что случилось, а Ренсдейл не узнал того, кто на него напал. Никто не видел, как этот негодяй поджигает дом. Мы многое знаем об этом негодяе, но пока этого недостаточно.
– Все это правильно, но как вы заставите его показаться, когда тут полно вооруженных стражников и сыщиков с Боу-стрит?
– Я не хотел говорить вам об этом, потому что это довольно рискованно, но раз мы товарищи, придется сказать. Если мы прибегнем к обману, переодеваниям и тому подобным вещам, можно будет подумать, что вашего брата никто не охраняет. Мы сделаем так, чтобы казалось, будто мы прекратили слежку и убрали охрану.
Афина задумалась. Вывод, к которому она пришла, ей не понравился.
– Вы хотите использовать моего брата в качестве приманки! Вы собираетесь связать Троя как жертвенного агнца? Никогда! Я займу его место, вот что мы сделаем. Я почти одного с ним роста и достаточно худощава, чтобы мне подошла его одежда. Я уберу волосы под шляпу и, пользуясь его костылями, смогу…
– Никогда! – Мысль о том, что его жена появится в панталонах, была заманчива, но он не допустит, чтобы она встретилась со злобным, ожесточенным негодяем. Она ведь его жена, черт побери! – Никогда! – повторил он громче.
– А я полагала, что это вовсе не опасно, – сказала она, оглядывая пустое фойе, чтобы убедиться, что никто не слышал того, что сказал Йен.
– Элемент риска есть всегда.
Она вздернула подбородок:
– А я полагала, мы товарищи.
– Товарищи не подвергают своих жен… то есть своих товарищей, опасности.
– Но вы хотели подвергнуть ей моего брата?
– Нет. На самом деле я послал бы Ренсдейла.
– А, тогда все в порядке, – с облегчением произнесла Афина. – И насколько это опасно?
– Опасности почти никакой. Но мы выманим Брауна из засады.
– И вы уговорили Ренсдейла согласиться на это? Он ведь почти не выходил из дома после пожара.
– Я сказал ему, что написал его жене о некоей горничной, с которой он пытался встретиться в чулане. Он охотнее встретится с возможным убийцей, чем с леди Ренсдейл.
Афина кивнула:
– Прекрасно. Когда мы начинаем?
– Мы?
Она топнула ножкой, и совсем не в такт с музыкой.
– Мы товарищи, вы не забыли? К тому же я знаю, как выглядит Алфи Браун. А вы не знаете.
Он тяжело вздохнул, но согласился, что Афина может помочь. Потом спросил:
– Я вам еще нравлюсь, хоть немножко?
– Вы мне очень нравитесь, глупыш.
– Значит, вы еще любите меня?
– Я никогда не переставала вас любить, Йен, как бы ни была сердита на вас, как бы ни возмущалась вашим своеволием, и никогда не перестану.
– Это хорошо, потому что мне кажется, что я с каждым днем люблю вас все больше.
– Правда? – Она заглянула ему в глаза.
Йен смотрел на нее, потом коснулся ее губ пальцем в перчатке.
– Придется мне до конца жизни это доказывать, да? Он уже готов был начать сию же минуту, заменив палец губами, но зал разразился аплодисментами и зрители начали выходить из лож.
– Вот досада.
– Можете начать доказывать мне это завтра, после того как поймаем преступника.
Это означало, что дверь по-прежнему заперта. Слово «досада» и в малой степени не могло передать того, что он чувствует.
На следующее утро в девять часов Афина вывела собаку на прогулку в парк. Она прошла мимо поэта с блокнотом, испачканным чернилами, мимо лакея и горничной, расположившихся в кустиках, старика, спящего на скамейке, орнитолога в твидовой шапочке с оптической трубой, наведенной на деревья. Мимо прошли два джентльмена, прикоснулись пальцами к шляпам, три молодых человека в вечерних костюмах, согбенная старая карга опиралась на свою палку рядом с затейливым фонтаном, школяр в очках сидел поддеревом с раскрытой книгой, лежавшей у него на коленях. Спустя полчаса вышел из дома Ренсдейл, огляделся по сторонам, торопливо перешел улицу и уселся на чугунной скамье.
Он раскрыл принесенный с собой мешочек, вынул горсть орехов, словно собираясь покормить белок.
Афина прошла мимо с собакой, которая подобрала с земли орех. Брат мрачно посмотрел на Афину, мысль о том, что она могла бы сыграть роль Троя, импонировала ему гораздо больше. Марден отверг их кандидатуры.
Афина улыбнулась, оттащила Рому от сапог Ренсдейла и прошептала:
– Старайтесь держаться так, словно вы с удовольствием проводите время, ради Бога. Погода прекрасная, поют птицы, вы кормите ваших маленьких пушистых друзей. Вы любитель природы, который наконец-то оправился от болезни.
– Я подсадная утка, – прошептал он в ответ, ногой отталкивая воробья, который с любопытством опустился на дорожку рядом с ним. – А у вашего мужа с головой не в порядке, если он считает, что это сработает.
– Сработает. Йен знает, что делает.
– Ха, говорят, он не может даже переспать со своей женой! Я могу хотя бы это!
Афина швырнула орех, который нашла собака, в своего единокровного братца, надеясь, что белка взберется по его ноге.
Он не обратил внимания на ее возмущение и пожаловался:
– По крайней мере, я могу спать со своей женой, если я дома.
– Подождите еще немного, Спартак, – произнесла она, глядя не на него, а на коляску, которая в третий раз проезжала мимо входа в парк.
Никто не угрожал Ренсдейлу, кроме голубя, который уселся ему на шляпу. Ренсдейл закричал и вскочил, словно в него выстрелили. Старая карга, школяр и орнитолог бросились к нему. Две коляски за воротами чуть было не столкнулись, а три подвыпивших молодых человека чуть не перевернули скамейку, на которой спал старик, торопясь к брату Афины. Старик с бакенбардами пробормотал что-то, погрозил им тростью и снова задремал.
Спустя три дня Йену стало противно. Ренсдейл уже привык к голубям и белкам. Йен не любил спать в одиночестве. Жена позволяла поцеловать себя, когда он желал ей спокойной ночи, отчего ему становилось все хуже и мучительнее. Возможно, она и впустила бы его в свою комнату, но откуда ему было знать? Дверь была не заперта, хотя и не открыта, но ее горничная докладывала его камердинеру, что хозяйка «недомогает». Это не мешало ей каждое утро отправляться с собакой в парк навстречу опасности.