Джулиана Грей - В объятиях принцессы
– У нас не так много времени, – сказал маркиз Гатерфилд, отряхивая мундир. Он кивнул в сторону двери ближайшего дома: – Там моя жена. Она готова и ждет. У нее есть одежда для Луизы. Ваше высочество?
Луиза сделала шаг вперед, слегка покраснев. Она была необычайно привлекательной в грязной рубашке и штанах, с торчащими во все стороны короткими волосами. Сомертон прищурился, наблюдая, как неправдоподобно красивый маркиз Гатерфилд поклонился и поцеловал ей руку. Его светло-каштановые волосы на солнце казались золотистыми. Он напомнил Сомертону другого златовласого Адониса, которого он всем сердцем ненавидел.
– Моя дорогая новая сестра, – сказал он, – не могу выразить, как я счастлив наконец познакомиться с вами. Когда телеграмма Олимпии прервала мой медовый месяц в Париже, я никак не мог дождаться нашей встречи.
– Саутхем, – перебил его Олимпия. – Ты же вроде бы теперь герцог.
Гатерфилд беззаботно пожал плечами:
– Если честно, мне больше нравится быть Гатерфилдом.
Сомертон выступил вперед и протянул руку.
– Ваша светлость… – Он так и не сумел убрать неприветливые нотки из своего голоса. – Рад знакомству.
Гатерфилд с улыбкой пожал ему руку:
– Я рассчитываю на вашу дружбу, милорд. Должен признаться, в вашем лице лучше иметь друга, чем врага. – И он потер плечо. – Ну а теперь нам следует поторопиться. Очень скоро эти карикатурные революционеры начнут свое театральное представление и обнаружат, что главных героев нет.
Он повернул голову к двери, откуда выскочила молодая женщина и с громким криком бросилась к Луизе.
Через мгновение две сестры уже сжимали друг друга в объятиях. Сомертон заметил, что живот герцогини Саутхем заметно округлился, и стиснул кулаки.
– Дамы! – окликнул сестер Олимпия. – Сейчас нет времени обниматься. Нам еще надо отобрать у революционеров страну.
Спустя десять минут Сомертон был умыт, чисто выбрит и переодет. Правда, приготовленный для него костюм для верховой езды оказался немного коротковат и узок в плечах, но на это никто не обратил внимания. С синяками и царапинами на лице ничего нельзя было сделать, поэтому он мудро решил их не замечать и поспешил на улицу, где один из солдат держал в поводу большого серого коня – такого же, как конь Гатерфилда, герцога Саутхема. В это время солдат округлил глаза, глядя куда-то в сторону, и ахнул. Сомертон обернулся.
Его жена стояла в дверях, держа за руку сестру. На Луизе было серебристо-белое платье, короткие волосы зачесаны назад, и в них сверкала маленькая бриллиантовая диадема. Солнце, только что появившееся над крышей стоящего напротив здания, казалось, зажгло ее волосы огнем, а кожу сделало золотистой.
У нее на шее сверкало рубиновое ожерелье, которое он сам ей подарил, а на пальце правой руки – государственный перстень.
Сомертон почувствовал слабость в коленках.
Она слишком красива. Ему этого не вынести.
– Отправляемся, – скомандовал Олимпия.
Толпа на Киркенплац шумела и волновалась. Олимпия, возглавивший процессию, остановился в конце улицы, выходящей на площадь, и поднял руку.
Солдаты образовали кольцо вокруг двух королевских пар.
Луиза услышала чей-то голос, взвившийся над толпой, но слова не разобрала. Стефани, ехавшая рядом с ней, шумно вздохнула.
– Это Гюнтер? – спросила она.
– Да, – ответила Луиза.
Насколько близки они были тем летом? Стали ли любовниками? Такая возможность ей никогда раньше не приходила в голову. Она была за гранью ее воображения. Семь лет назад Луиза даже думать не смела о возможности интимных отношений с мужчиной до брака. Принцесса Стефани не могла подарить свою девственность сыну мэра. В крайнем случае лишь целомудренный поцелуй. В этом Луиза была уверена.
Но теперь изменившееся тело Стефани сказало ей о многом.
О боже! Как это могло случиться? Гатерфилд знает?
Луиза вспомнила, как четверть часа назад обнимала Стефани. Она ощутила твердый живот сестры, в котором рос новый человек, и ее сердце растаяло. Когда они одевались, поспешно обмениваясь новостями, Стефани сказала, что ребенок родится в ноябре. Ребенок. У Стефани будет ребенок.
Сомертон был рядом, спокойно глядя на площадь перед ними. Она сжала его пальцы.
– Дайте нам принцессу! – выкрикнул злой голос из толпы.
– Да, верните нам принцессу! – присоединился к нему другой. – Мы знаем, что она у вас.
Луиза почувствовала, что сердцу стало тесно в груди. Она ощутила прилив гордости, которую считала незаслуженной. Все долгие месяцы изгнания она считала, что никому не нужна: ни своей стране, ни своему народу. Людям нравятся анархисты и революционеры.
И вот… Оказывается, им нужна принцесса.
Гюнтер что-то ответил, но слов она не разобрала.
– Мы не верим!
– Верните нам принцесс!
Толпа подхватила крик и начала скандировать: Gebt uns unsere Prinzessinnnen![3]
Олимпия выехал на площадь, освещенную ярким летним солнцем.
– Вот ваши принцессы, – прогремел он по-немецки.
Воцарилось потрясенное молчание. Вся площадь была заполнена народом, до самого Хольштайнского собора, величаво возвышавшегося на противоположном ее конце. У Луизы защемило сердце при виде гордых готических башен, устремленных к вечному небу.
Олимпия посторонился, и толпа расступилась.
Гатерфилд и Сомертон вывели Луизу и Стефани вперед, и наконец они предстали перед удивленной толпой. Многих людей Луиза знала. Она улыбалась и кивала, как ее учили всю жизнь. Сомертон крепко держал ее за руку, защищая от опасностей.
В центре Киркенплац стояла та же сцена под тем же старым брезентовым навесом – их она знала всю жизнь. Праздник всегда начинался князем Рудольфом. Облаченный в свои лучшие церемониальные одежды, князь звонил в колокол, который для этой цели каждый год извлекали из королевской сокровищницы. Речи, песни, молитва, прочитанная епископом, юные танцоры в национальных костюмах.
Это Хольштайн. Ее дом. Гюнтер, Динглби, банда чужестранцев, набросившиеся, как хищники или как вампиры, чтобы высосать богатства ее страны для себя. Здесь им нечего делать.
С каждым шагом ее уверенность крепла.
– Стража! – взвизгнул Гюнтер. – Арестуйте их! Арестуйте иностранных агентов!
Но стражники вокруг сцены не шелохнулись.
Луиза шла по площади, и люди начали кланяться. Один за другим обитатели Хольштайна опускались на колени, а потом за ее спиной раздавались радостные приветственные возгласы.
У нее забурлила кровь, к глазам подступили слезы. Она так долго жила в изгнании, стараясь завоевать их сердца. Вышла замуж за могущественного человека, ставшего принцем-консортом, попыталась зачать ребенка.
