Мюриэл Митчелл - Детство Скарлетт

А Альфаро Сикейрос присел на корточки перед своим обидчиком и принялся говорить довольно спокойным и даже ласковым голосом, но от этого Круз испугался еще больше, ведь он понимал, что пощады ждать ему не приходится.

Ребенок громко заплакал.

Альфаро Сикейрос поднялся во весь рост, вытащил из кармана золотые часы с толстой блестящей цепочкой и повертел их перед лицом ребенка. На губах мальчика появилась радостная улыбка, и его розовые ручонки потянулись к сверкающему предмету.

Альфаро Сикейрос тоже улыбнулся, а Круз Мартинос, увидев эту улыбку, мгновенно похолодел — она не предвещала ничего хорошего, ведь Круз отлично знал Альфаро Сикейроса и отлично знал, что тот всегда улыбается перед тем, как решится кого-то убить.

— Сколько твоему ребенку? — поинтересовался Альфаро Сикейрос у женщины.

Та срывающимся голосом промолвила:

— Восемнадцать месяцев, сеньор, — она, еще не поняв, надеялась разжалобить бандита.

— Это ровно столько, — прикинул в уме Альфаро Сикейрос, — сколько я просидел в камере, — его голос стал напоминать звон металла. — Я понимаю, Круз, что ты использовал деньги, заработанные на предательстве, чтобы прокормить свою семью. Не так ли?

Тот согласно кивнул головой.

— Так вот, теперь твоя семья принадлежит мне, и я ее заберу себе. Увести! — бросил он Мигелю и тот, схватив женщину и ребенка, вытолкал их из комнаты.

— Они ни в чем не виноваты, — с мольбой в голосе обратился к Альфаро Сикейросу Круз Мартинос. — Ни в чем! Ни в чем, Альфаро! Это я во всем виноват.

— Я сам решу, кто виноват, а кто нет, — и он растрескавшимся ногтем большого пальца отковырнул крышку часов.

Щелкнула пружина и раздался мелодичный звон. Механизм играл, повторяя одну и ту же несложную мелодию.

Из соседней комнаты слышался плач ребенка и доносились исступленные возгласы женщины: она умоляла пощадить хотя бы сына.

А Альфаро Сикейрос, казалось, забыл обо всем и как завороженный слушал механическую музыку.

И вдруг прогремело два выстрела. Тишина, казалось, рассыпалась на тысячи острых осколков и все они впились в душу Круза Мартиноса.

— Нет! Нет! — выкрикнул он, пытаясь подняться с колченого стула, но крепкая рука бандита буквально вдавила его в сиденье.

А Альфаро Сикейрос, как завороженный, поднеся часы к самому уху, продолжал слушать переливы механической музыки. На его лице была блаженная улыбка, губы нервно подрагивали, веки были прикрыты.

Круз Мартинос, понимая, что все для него кончено, попытался вскочить со своего места, но один из подручных Альфаро Сикейроса набросил на его шею тонкий кожаный ремешок и стянул его на затылке. Лицо Круза Мартиноса побагровело и налилось кровью, глаза готовы были выскочить из орбит, на лбу вздулись жилы.

— Нет! Нет! — хрипя выкрикивал Круз Мартинос.

— Не волнуйся, амиго, вот теперь, мне кажется, ты ненавидишь меня настолько, что будешь в состоянии убить.

И вновь щелкнула золотая крышка часов. Музыка смолкла.

Альфаро Сикейрос отошел шагов на двенадцать к дальней стене и сбросил с плеч черную запыленную куртку. Он остался в белых штанах и белой рубахе. В его руке были маленькие золотые часы, на которые главарь бандитов время от времени бросал косые взгляды. На его лбу пролегли две глубокие морщины, выражение лица было сосредоточенным.

И бандиты, и Круз догадались, что Альфаро Сикейрос над чем-то сосредоточенно думает.

Альфаро Сикейрос любил все делать картинно и театрально.

Вот и сейчас, широко расставив ноги, он остановился у противоположной стены, глядя прямо в лицо Крузу Мартиносу.

— Когда музыка закончится, хватай свой револьвер и стреляй. У тебя есть шанс убить меня, но не в спину, как раньше ты собирался сделать. Мануэль, отпусти его.

Волосатые руки Мануэля разжались и кожаный ремешок повис на шее Круза Мартиноса.

Из-за голенища сапога сверкнул нож с хищно изогнутым лезвием и одним, почти неуловимым, движением стальное лезвие перерезало веревку, стягивающую руки Круза Мартиноса.

Тот уже все понял. Он несколько раз сжал и разжал затекшие пальцы и застыл, выжидательно глядя на своего заклятого врага, на того человека, который лишил его семьи, а сейчас собирается лишить жизни.

Мануэль поднял с пола револьвер и сунул его в кобуру Круза.

— Если только, амиго, ты это успеешь сделать, — перебросив патронташ через плечо, резко сказал Альфаро Сикейрос, и его голос, хотя и был негромким, мгновенно заполнил все помещение.

Все бандиты напряглись и подались к стенам, положив руки на рукоятки своих револьверов.

Альфаро Сикейрос заскорузлым большим пальцем отщелкнул крышку золотых часов, и маленький механизм заработал, наполняя гулкую комнату переливами механической музыки.

Глаза Альфаро Сикейроса превратились в две узких щелки, в глубине которых кипело пламя ненависти к предателю.

А лицо Круза Мартиноса дергалось. Казалось, губы не находят себе места и не могут остановиться.

— Круз, когда музыка кончится, хватай свой револьвер и убей меня, если сможешь.

Круз прекрасно понимал, что от него требуется, и он также понимал, что это его последний шанс.

Но не шанс остаться в живых, потому что он знал, что бандитов слишком много, и живым ему отсюда не выбраться. Это был шанс поквитаться с тем человеком, по приказу которого была убита его жена и маленький сын. И поэтому он весь подобрался, готовясь к смертельному броску.

Да, это и был смертельный бросок, бросок навстречу собственной смерти.

Указательный палец Круза медленно сгибался, как бы ища в воздухе курок револьвера, опущенного в кобуру.

Музыка повторялась и повторялась, звучала одна и та же музыкальная фраза. Всего лишь каких-то четыре такта музыкального звона, но Крузу Мартиносу казалось, что это уже звенит тяжелый погребальный колокол.

Щелкнула пружина и еще висел в воздухе звон стальных пластинок, но Круз Мартинос уже бросился навстречу своей смерти. Револьвер взметнулся в воздух, щелкнул курок, но палец Альфаро Сикейроса уже успел нажать на спусковой крючок и пуля револьвера главаря бандитов оставила дымящееся отверстие в груди Круза Мартиноса.

Он качнулся и как бы не понимая, что произошло, посмотрел вокруг себя. Его широко открытые глаза почти мгновенно затянула белая пелена смерти. Револьвер с грохотом выпал на каменные плиты из ослабевшей руки Круза Мартиноса, а его указательный палец все еще сокращался, пытаясь нажать на курок невидимого оружия.

Наконец, ноги подкосились, и Круз Мартинос грохнулся плашмя на каменные плиты рядом со своим револьвером, который ему на этот раз не помог.