Бертрис Смолл - Обрести любимого
Валентина улыбнулась наместнику, и тот внезапно понял, что она и в самом деле красавица.
— Вы очень добры, господин, беспокоясь о моей безопасности, но я должна как можно скорее найти Борте Хатун. К концу мая я должна быть в Стамбуле, чтобы встретиться с матерью султана. Мне сказали, что эту даму обижать нельзя. Я уверена, что доберусь благополучно с моими кузенами и вашими людьми.
Арслан-бей грустно покачал головой.
— Бесполезно спорить с решительной женщиной, и мне надо было бы помнить об этом. У меня три жены и семь дочерей, и каждая из них упряма. Поезжайте, если вам нужно, и да будет Аллах с вами, потому что вам действительно понадобится его защита, если вы попадетесь на глаза Тимур-хану. — Наместник снова повернулся к Мурроу. — Она и вправду высока для женщины. Но, может быть, ее рост поможет ей. Если бы я не знал, кто она, я бы наверняка принял ее за красивого молодого человека. Однако, если позволите, еще одна деталь. — Он сделал знак слуге, который вышел вперед с небольшим подносом.
— Думаю, что если бы вы надели это, госпожа, ваш маскарад был бы более совершенным. Этот старик поможет вам приклеить их, покажет, как это делать, и даст вам горшочек с клеем, который вы будете носить с собой и ежедневно приклеивать ваши усы.
Немой раб подвел Валентину к зеркалу, потом осторожно показал ей, как приклеить усы над верхней губой. Усы были небольшими, темными, с торчащими концами. Превращение было чудесным. Красивый молодой человек исчез', а Валентина превратилась в очень красивого мужчину. Даже она была поражена, глядя широко раскрытыми глазами на свое отражение в зеркале.
— Я не похожа ни на одного из своих братьев. — ответила она.
— Ни у кого из твоих братьев нет усов, — заметил Патрик и увернулся от дружеского удара, который она целила в него.
Наместник улыбнулся им. Он приободрился, когда увидел, что отношения леди Бэрроуз с ее спутниками непринужденные. Она вела себя не так, как любая знакомая ему женщина или женщина, которую должен был бы знать Тимур-хан. В ней не было кротости или беспомощности, которые могли бы вызвать подозрения Тимур-хана.
— Я не думаю, — отважился спросить он, — что вы знакомы с каким-либо оружием, госпожа?
Это был, конечно, нелепый вопрос, но наместник задал его из любопытства.
— Я владею и шпагой и кинжалом, — ответила она. — Мой отец считал, что женщина не должна быть беззащитной.
— Поразительно! — слово вырвалось у Арслан-бея раньше, чем он понял это.
Валентина засмеялась.
— Разница в наших культурах, в самом деле, поразительна, господин, как для меня, так и для вас, — сказала она. — Но, несмотря на наши различия, земля продолжает вращаться в небесах, как это было с начала мироздания. Я думаю, что Всевышний, которому мы все поклоняемся и которого вы называете Аллахом, евреи — Яхве, а мы, христиане, — Богом, должно быть, обладает богатым чувством юмора.
Наместник сначала хихикнул, а потом громко захохотал.
Наконец он сказал:
— Мудрость в столь молодом возрасте, госпожа, — это большой дар. Я могу только позавидовать мужчине, за которого вы когда-нибудь выйдете замуж.
Был вызван Али-паша, офицер наместника, и тот представил его своим английским гостям.
— Это мой старый друг, капитан О'Флахерти, его брат, лорд Бурк, и их кузина, несравненная леди Бэрроуз. Они поедут с тобой, как я уже говорил, в лагерь гирейских татар, а потом вернутся с тобой же в Каффу.
Али-паша приветствовал мужчин и поклонился им, в его карих глазах мелькнул огонек при виде Валентины с приклеенными усами.
— Эта дама, — продолжал наместник, — пользуется большой благосклонностью матери султана. Ты должен защищать ее жизнь любой ценой.
— Да будет на то воля Аллаха, господин, — ответил Али-паша, ударяя себя в грудь кулаком и кланяясь своему хозяину.
Стоя во внутреннем дворе, наместник смотрел, как они уезжают, — шесть человек, одинаково одетых в темно-синие мешковатые шаровары, белые рубашки с длинными рукавами, темно-синие шелковые жилеты, расшитые красными и серебряными нитями, в длинные темные накидки, закрывавшие бока лошадей, черные высокие ботинки и небольшие тюрбаны. Они выехали рысью, ничем не отличаясь от любой другой группы гонцов, отъезжающей из дворца. Часовые на стенах дворца даже не удосужились посмотреть на них. Арслан-бей с облегчением вздохнул.
Они ехали из города к северо-западу, Али-паша впереди, Мурроу с ним, Валентина и Патрик ехали посередине, тыл прикрывали двое людей Али-паши. На юго-востоке виднелись несколько параллельных горных цепей. Они уезжали от гор, направляясь к плоским степным равнинам.
Побережье Крыма было землей красивой и плодородной. Дорога вилась мимо цветущих вишневых, персиковых, абрикосовых, яблоневых и грушевых садов. Они ехали мимо полей пшеницы и ячменя, молодые всходы которых яркими зелеными пятнами выделялись на окружающем ландшафте. Виноградники только начали проявлять признаки жизни. На лугах под весенним солнцем пасся скот и весело играли ягнята вокруг своих более спокойных матерей. Англичане получили бы большое удовольствие от этой картины, если бы они ехали помедленней. Однако им приходилось ехать быстро. Они были еженедельными гонцами к Великому хану и ехали, как обычно, остро ощущая важность своей задачи.
Перед заходом солнца они остановились в небольшом караван-сарае. Благодаря счастливому случаю они были единственными гостями хозяина. Еще раньше Мурроу деликатно объяснил своей кузине, что мужчина-мусульманин садится на корточки, когда облегчается, застенчиво поворачиваясь спиной к другим, занятым тем же делом. Присев в углу, пока оба кузена загораживали ее, она выполнила естественную потребность организма. Пока она делала это, ей хотелось оказаться где угодно, кроме того места, где она находилась сейчас. Мурроу был очень мрачен, глаза его тщательно избегали ее, пока он занимался своим собственным делом, но несносный Патрик поймал ее взгляд и ухмыльнулся, когда увидел ее красное от смущения лицо.
На ужин была подана густая, приправленная специями баранья похлебка с луком и большими кусками нежного мяса. Ни вилок, ни ложек не было. Ели тремя пальцами левой руки, погружая их в общий котел с горячим варевом, или зачерпывали жидкость, пользуясь ломтями плоской лепешки. Они утолили жажду водой из близлежащего ручья, потому что хозяин караван-сарая был благочестивым мусульманином и вина не подавал.
Спали они на полу перед очагом, завернувшись в плащи. Перед рассветом они встали и поели густой пшеничной каши, подслащенной медом. На рассвете остановились, чтобы сотворить молитвы. Разостлали коврики, притороченные к седлам, встали на колени и обратили лица в сторону святого города Мекки. Любой внимательный глаз, наблюдавший за гонцами наместника, не заметил бы ничего необычного.
