Мэгги Дэвис - Аметистовый венец
В Сен-Жерменском лесу в корму им подул устойчивый восточный ветер, и впервые за этот день они подняли паруса. Команда отдыхала, наблюдая за проплывающими мимо восточными краями нормандских владений английского короля Генриха.
Сенред, отрабатывавший свой проезд, сидя на веслах, снял с себя кожаную куртку, откинулся на спинку скамьи и наслаждался солнечным теплом.
Весна чувствовалась во Франции гораздо сильнее, чем в Англии. Судя по виду диких яблонь, растущих вдоль берегов, можно было ожидать, что через несколько дней они уже зацветут, а озимые взошли по колено.
Небольшой пузатый баркас медленно полз по реке, покачиваясь на потоках тающей воды, сбегающих со снежных гор. Курс его лежал на восток. От весенних ручьев река приобрела мутно-коричневый цвет. Такая вода была непригодна для питья. Каждое утро кок зачерпывал ее ведром и тут же с проклятьями выплескивал обратно. Команда пила воду, предусмотрительно запасенную еще в Руане.
Закрыв глаза, Сенред подставил лицо солнцу. Он знал, что они уже недалеко от Парижа. По обеим берегам чернели остатки домов, спаленных во время сражений предыдущим летом. Наступление тепла должно было принести с собой возобновление этих сражений.
Не так-то легко было в разгар военных действий подняться по Сене во владения французского короля. Проще всего это было сделать на борту суденышка, принадлежащего какому-нибудь важному вельможе и доставляющего для него провизию в Париж. Этим способом Сенред и воспользовался.
Но даже и для этого надо было обладать недюжинной силой, которая позволяла бы грести долгими часами и в случае надобности уходить от пиратов, промышлявших в верхнем течении Сены. Их груз представлял собой большую ценность. В Пон-де-Арш баркас загрузили мешками с зерном, которое в голодном Париже ценилось на вес золота, связанными курами, клетками с кроликами, а также свиньями: эти твари пахли особенно омерзительно, и, чтобы пощадить обоняние своего экипажа, капитан распорядился разместить их на корме.
Сенред невольно зевнул. Еще никогда в жизни ему не приходилось столько работать веслами. Руки, которые прежде больше были знакомы с пером, были покрыты затвердевшими мозолями.
Сенред вновь откинулся на спинку скамьи и размял затекшие плечи. Он был рад, что ему удалось получить место гребца на баркасе, плывущем вверх по Сене, тем более что, как всегда, в карманах у него было пусто.
Но, к сожалению, время тянулось удручающе медленно. Было ясно, что матроса из него никогда не получится. Это была в его глазах нуднейшая профессия, не требующая ума. Нужна была только тупая бычья сила для преодоления всех превратностей, которые сулит непогода. Его напарник, бородатый фламандец из Руана, вдруг сунул ему кусок черного хлеба.
– Поешь, пока мы отдыхаем, – сказал он. – Может быть, нам больше не удастся перекусить до самого Парижа.
Сенред покачал головой. С тех пор как он покинул Англию, у него не было аппетита, да и вообще никаких желаний, кроме одного-единственного – как можно скорее очутиться в Париже.
В тысячный раз повторял он себе, что совершает непростительную, более того, опасную глупость, возвращаясь туда, где все ему ненавистно. Для его приезда во Францию не было никакой другой причины, кроме желания увидеть Элоизу.
Она обладала над ним магнетической властью, привлекая его к себе из самых далеких уголков земли. Судя по тому, что он слышал, у него были все основания думать, что Элоиза нуждается в нем. Неужели они никогда не оставят ее в покое, эти церковные стервятники?
Сенред забылся и застонал вслух.
– Что, плечо болит? – спросил, повернувшись к нему, фламандец. – И немудрено. Ты зря сидишь на ветру без рубашки. Как бы ты ни был силен и вынослив, в конце концов непременно застудишься.
Сенред принужденно улыбнулся:
– Нет, плечо у меня не болит. Я бы скорее сказал, что у меня болит душа.
Он разогнулся, воспользовавшись продольной качкой баркаса, который шел вверх против течения. Надо держать себя в узде. Если бы кто-нибудь знал, какая ужасная сумятица царит у него в мыслях, его наверняка сочли бы безумцем.
Сенред знал, сколько ненависти к себе вызывает несчастная Элоиза. Ее враги считают, что она не только соблазнила, но и погубила Пьера Абеляра. Но больше всего эти ханжи, носящие власяницы, занимающиеся самобичеванием, изнуряющие себя постом, ненавидят милую Элоизу за то, что у нее множество друзей в лоне церкви, и эти друзья очень ее любят. И всегда готовы ей помочь, даже сейчас.
Сенред слышал, что монастырская школа в аржантейском монастыре приобрела еще большую известность при новой аббатисе. Желающих поступить в эту школу куда больше, чем она может принять.
Такой ее успех, естественно, вызывал озлобление у духовенства. Столь непростительный грех, считает оно, никак не может заслуживать вознаграждения. Элоиза должна искупить его страданиями, должна быть унижена перед всем миром, лишена всех, даже самых маленьких, радостей. У нее следует отобрать все, что ей дорого, и, конечно же, непозволительно, чтобы она руководила монастырской школой.
«Эти ублюдки ни перед чем не остановятся», – подумал Сенред.
Все эти последние новости он узнал совершенно случайно от бродячего монаха на мануфактурной ярмарке. Они вместе распивали кувшин эля, которым угостил монаха добросердечный хозяин местной таверны. Монах предложил Сенреду поделиться с ним по-христиански, и голодный Сенред не стал отнекиваться.
Разговор, как и можно было предположить, пошел на церковные темы. Собеседник Сенреда рассказал о реформах, которые Адам Сюгер ввел в монастыре Сен-Дени. При упоминании о монастыре Пьера Абеляра Сенред сразу навострил уши.
– Все, что говорил Пьер Абеляр, оказалось правдой, – сказал ему монах. – Как установил посланный туда папой Адам Сюгер, это было чрезвычайно мерзкое заведение, где господствовала всеобщая продажность. В то время, разумеется, никто не верил обвинениям Абеляра, скандал вокруг имени которого не позволял воспринимать его всерьез. – Он передал Сенреду кувшин, чтобы тот приложился к нему. – Ты, разумеется, слышал о Пьере Абеляре. Его история взбудоражила весь христианский мир. Сами знаете, даже сейчас трудно вынести определенное мнение об этом человеке.
Сенред вытер рот тыльной стороной руки.
– Да, я слышал о Пьере Абеляре, – только и уронил он.
Монах рассказал ему, что Абеляр отправился на восток Франции, чтобы воздвигнуть там часовню «Параклет»[11] на землях, подаренных ему знатными друзьями. Поговаривали, что самую большую помощь оказал ему король.
Однако после того как к месту строительства нахлынули орды почитателей Пьера и окрестные землевладельцы стали дружно жаловаться на бесчинства школяров, Пьеру пришлось покинуть свой «Параклет». Он переехал в Бретань, где ему предложили место аббата в каком-то странном отдаленном монастыре, где говорили только по-бретонски.
