Розалин Майлз - В порыве страсти
Два брата, и каждый отталкивает другого от того, что ему причитается. Джон еле сдержал горькую усмешку. Мотив был серьезный. Но он взялся не за то поколение! Он попытался повернуться к невидимой фигуре, скрытой в темноте.
– Как ты это проделал – завещание и все остальное?
– О, без труда.
Алекс словно давал урок по убийству и мошенничеству.
– Я знал, что отец хранит один экземпляр завещания в сейфе. Знал и шифр, он сам мне его сказал, когда я был единственным сыном и наследником, в те давние времена, пока он еще не начал подозревать всех и вся и ненавидеть жен и сыновей. И, само собой, – хихикнул Алекс, – ты, наверно, догадался, что у меня в доме был «крот».
Я проиграл, подумал Джон.
– «Крот»?
– Шпион во вражеском стане. Человек, который работал на меня и сообщал все, что мне нужно.
Разумеется.
Шпионом мог быть только один человек. Перед Джоном возникло маленькое лицо, немного хитрое, немного испуганное, насквозь продажное.
– Элли.
– Угадал! Мисс Элли Хендс! – Алекс осуждающе кашлянул. – Или лучше сказать «миссис». Мисс или миссис, она для меня на все была готова, с пяти лет в меня влюбилась. Мне было нетрудно связаться с ней, когда я понял, что готов сыграть возвращение блудного сына.
Джон застонал.
– Значит, она раздобыла для тебя завещание, ты его изменил, и потом…
– Отправил в этот вшивый банк к Карри, чтобы быть уверенным, что оно в надежных руках и в нужный день всплывет своим чередом.
– А Джордж и Роско?
– Мальчики? – Алекс снова рассмеялся. – Эти два психопата – мои друзья с детства, ребята они хорошие, что угодно для меня сделают. Особенно с тех пор, как заметили, что к ним в руки плывет изрядный кусок Кёнигсхауса. – В голосе его прозвучало сожаление. – И оба многое отдали бы за то, чтобы твоя смерть была гораздо более мучительной, чем та, что я для тебя приготовил, от этой скорострельной пушки. Потому что, извини, что напоминаю, ты им немало хлопот доставил своим мотоциклом. Даже при их своеобразном чувстве юмора им это не понравилось.
– Подонки пошли на это по своей воле! – горячо ответил Джон. – Я бы и снова им влепил!
– Нет, братишка, одного раза хватит. Во всяком случае, хватит, чтобы тебя повесить. Боюсь, бедный Роско провел пренеприятную ночь: он валяется у аэропорта с переломанными ногами. – Алекс говорил обыденным тоном, отчего его слова звучали еще более жутко. – Но Джордж вернется в усадьбу и расскажет совершенно правдивую историю о том, что ты свихнулся, впал в бешенство и без всякой причины набросился на них, умышленно пытаясь убить. Так что, когда я притащу тебя домой, у меня на голове будет пара синяков, которые я сам себе поставлю, а у тебя – новая вентиляционная система между ушей, что даст мне право заявить, что я убил тебя в порядке самообороны.
– Самообороны!
Настал черед Джона рассмеяться.
– По этой же причине ты убил и Элли?
– Конечно! Мне нужно было защититься от нее, она могла погубить все дело! Я думал, что все выйдет как надо, обещал ей проследить, чтобы с ней все было путем. Я хотел убрать Розу и отдать ей Розино место, но, когда появилась Триша, в нее словно бес вселился. Пришлось от девчонки избавиться. Я велел ей прийти вечером к источнику, мы там часто встречались до того, как я вернулся. Убить ее оказалось гораздо легче, чем я думал. Я уложил ее на землю, забрался на нее и, целуя, задушил. Шея хрустнула вот так! – Алекс прищелкнул пальцами. – Как цыплячья косточка.
Джон старался, чтобы голос не дрожал от ужаса.
– А Марк?
– О, о нем ребятки позаботились, с ним было еще легче, раз плюнуть, они говорили! Они просто поймали его в буше, усадили под дерево и влили в него столько самогона, сколько уместилось. Поили его день и ночь, пока печень не отказала. Ублюдок не мог поверить в свое счастье, был на седьмом небе, таким он и представлял себе рай. – Алекс засмеялся. – И она тоже, когда я ее трахал! По крайней мере, можешь считать, что оба умерли счастливыми!
Джон не мог больше терпеть.
– Попробуй только сказать это об отце, мерзавец! – прорычал он. – Хочешь убедить меня, что, когда у него на руках и ногах сидели твои боровы, а ты высыпал ему на лицо сумку ядовитых змей, он был счастлив?
– Нет, приятель.
Голос Алекса резко изменился.
– Нет, не скажу, что он умер счастливым. Но я этого и не хотел. Я хотел, чтобы он умер в муках. Хотел, чтобы он понимал, что происходит и кто с ним это сделал. Хотел, чтобы он смотрел мне в лицо и знал, что я пришел за ним.
– Но почему? Почему?
– Как, дружище, ты еще не понял?
Голос, звучащий в темноте, был старым, как вековечная скорбь, и юным, как недавнее горе. Раз дался шорох, словно что-то искали ощупью, потом щелкнул выключатель. Свет фонарика залил крошечную пещеру, и Джон увидел тягостно сгорбившегося Алекса и его огромную тень на покрытой рисунками стене.
– Я хотел, чтобы он умер в муках и знал, кто его убил! Хотел, чтобы он знал: единственный человек на свете, который должен его любить, оберегать и заботиться о нем, против него восстал. Как мать! И как он сам, когда повернулся против нее! – Алекс резко, на вдохе, вскрикнул. – Я так решил, потому что хотел, чтобы он умер насильственной смертью, как и моя мать, погибшая от его руки.
– Может, поспишь немного?
Бессвязно болтающую, вдребезги пьяную Тришу увели в дом для гостей, миссис Мацуда и Бакли отказались выпить на ночь кофе с сыром и печеньем и легли спать, даже Роза удалилась к себе с бутылкой успокоительного. Ни о ком из мужчин сообщений не поступало. Но Элен как-то умудрялась сохранять власть над собой и при этом даже улыбаться, хоть улыбка и выходила натянутой.
Сейчас, в последнюю ночь в Кёнигсхаусе, ей отчаянно хотелось лечь в постель. Она понимала, что не уснет, пока не вернутся Джон, Чарльз, Алекс или Бен и она не узнает, что произошло, но, раз она больше ничего не может сделать, ей хотелось побыть одной. Она повернулась к Джине, по-прежнему завернутой в алую ткань и с остатками мертвенно-белой краски на щеках.
– Я ужасно хочу лечь. Разве ты не устала?
Джина покачала головой.
– Подожду мужчин.
Слова сорвались с губ Элен, она не успела их сдержать.
– Всех мужчин? Или только Джона?
Девушка, защищаясь, вскинула голову.
– Отца и Джона! – ответила она.
Элен вздохнула.
– Ох, милая, не знаю, что у тебя на уме, на что ты надеешься, но я бы на твоем месте не взваливала на Джона сейчас слишком много…
Ее голос смолк.
Что она могла сказать? Мне кажется, мой сын сошел с ума?
Не очень-то прилично матери произносить такое! Но эта девочка-женщина с худенькими плечами и болью в глазах, как когда-то Джон, бросала вызов ее материнскому чувству.