Генрих Лаубе - Графиня Шатобриан
Подобные мысли в эту минуту могли занимать только сестру короля, потому что она считала себя вне опасности и вообще не была труслива. Но Бюде был в самом печальном расположении духа и нехотя направился в покои герцогини Ангулемской. Он боялся ее гнева не столько лично для себя, сколько для своего любимого дела, так как мать короля могла дойти до всяких крайностей ввиду несчастных политических обстоятельств.
Стоял дождливый пасмурный день; весь город казался погруженным в сероватую мглу. Когда Бюде вошел в приемную залу, то, несмотря на полдень, было так темно, что он, по своей близорукости, с трудом мог различить правительницу, которая быстрыми шагами ходила взад и вперед по каменным плитам.
Двор в зимнее время преимущественно жил в отеле Турнель. Лувр состоял тогда из одной башни, а на месте Тюильри, построенного четырнадцать лет спустя, были кирпичные заводы. Старинный отель со множеством балконов, выступов, маленьких башен никогда не нравился королю Франциску, так как, несмотря на сделанные им переделки, королевская резиденция все еще походила на скромное жилище ленного властителя. Старинный франкский вкус проявлялся в угловатых, неуклюжих комнатах, крошечных окнах и узких лестницах. Между тем для вновь возникающей королевской власти нужен был простор и широкие размеры, что особенно заметно во всех постройках короля Франциска I.
Деревянная обшивка окаймляла до половины приемную королевскую залу; на несколько футов от полу были устроены места для сидения, с ручками из дубового дерева, так что зала эта, с первого взгляда, отчасти напоминала капеллу или старинную ратушу. В одном углу стоял узкий стол, за которым сидели три человека: один из них был Флорентин в фиолетовом одеянии прелата; другой – Дюпра в красной судейской мантии; третий был его писец, одетый в длинное платье из черной саржи; он держал в руке очинённое перо для составления протокола. У единственной входной двери стояли два телохранителя с копьями; у среднего из трех окон, обращенных на двор, расположился камердинер правительницы, который должен был наблюдать за тем, что делалось на дворе.
Между тем усилившийся дождь загнал народ с улицы под низкие аркады, окружавшие нижний этаж отеля, внутри двора. Наплыв толпы произошел так внезапно, что королевская прислуга не успела вовремя закрыть ворота. Благодаря этому в приемной зале, среди шума падавшего дождя, время от времени грозно раздавались смешанные голоса недовольной толпы.
После первых же вопросов и замечаний Бюде мог убедиться, что его положение далеко не безопасно и что Маргарита была права, предупреждая его о намерении правительницы пожертвовать им для успокоения народа.
Канцлер вначале не догадался, что ему делают формальный допрос, и не заметил Дюпра и его писца, который записывал каждое сказанное им слово, и поэтому отвечал непринужденно на вопросы правительницы о степени его участия в реформе. Он не считал нужным отрекаться от своих мнений и, благодаря этому, навлек на себя неминуемую опасность. Правительница, не знавшая никакой меры в своих симпатиях и антипатиях, ненавидела Бюде, который нередко публично осуждал ее образ жизни и в то же время был неизменным защитником графини Шатобриан. Она знала, что король будет вне себя от гнева, когда услышит о гибели ученого канцлера, но, ввиду угрожающих политических событий, надеялась оправдать свой поступок перед сыном государственною необходимостью.
– Ты нисколько не стараешься скрыть своего участия в ереси, величаемой реформой! – заметила правительница, выслушав признание Бюде.
– Если вы называете участием, сделанную мной попытку, применить мои знания к решению этого трудного вопроса!..
– Разве ты не способствовал словесно и письменно распространению еретических мнений? Ты не можешь отрицать это. Не ты ли совращал с истинного пути сестру короля? Ты же систематически старался отклонить от католической церкви одну легкомысленную особу, всем известную графиню Шатобриан, которая некоторое время играла важную роль в государстве и надеялась достигнуть еще большего почета. В этом, впрочем, ее поддерживали разные господа, которые рассчитывали на ее влияние для распространения новых идей! Можешь ли ты отрицать это?
– Да, я говорил с ней на эту тему.
– Мало этого, ты осаждал ее письмами, стараясь склонить на сторону новых идей, даже в то время, когда она сделалась недостойной того высокого положения, которого она достигла с помощью своих легкомысленных друзей, и когда она намеренно удалилась от нас, чтобы предаться своему постыдному образу жизни. Ты…
– Графиня Шатобриан никогда не делала ничего подобного и вполне заслуживает уважения за свой образ жизни.
– Мы не спрашиваем твоего мнения об этой падшей женщине, а обвиняем тебя в том, что ты стремился и стремишься до сих пор сделать из нее королеву с целью распространения ереси во Франции и поддерживаешь с ней преступные сношения в такое время, когда государство находится в опасности. Можешь ли ты отрицать это?
– Да, я отрицаю это.
– Изменник! Ты еще сегодня утром получил от нее письмо, в котором она прямо заявляет неимоверные претензии и высказывает свои еретические мнения. Канцлер Дюпра, представьте этому человеку явное доказательство его лжи.
Дюпра молча подошел к подсудимому.
Когда Бюде увидел в руке его письмо Франциски, то в первую минуту настолько растерялся, что не мог выговорить ни одного слова в свое оправдание. Правительница воспользовалась смущением канцлера, чтобы придать его молчанию вид формального признания, потому что в это время со двора полетели камни в окна залы и шум голосов превратился в неистовый рев. Она подозвала Флорентина и приказала ему подойти к окну и объявить собравшейся толпе, что главный виновник ереси во Франции, Гильом Бюде, признался во всем и будет выведен на Монфокон в самом непродолжительном времени и что его сообщницу, графиню Шатобриан, привлекут к духовному суду, который отныне учреждается в Париже, и за нею будут немедленно посланы вооруженные всадники.
Вслед за этим распоряжением правительница отдала приказ телохранителям схватить Бюде.
Но, на счастье канцлера, в этот самый момент в залу поспешно вошла герцогиня Маргарита и, обращаясь к телохранителям, громко воскликнула: «Остановитесь!..»
– Прочь отсюда, Маргарита! – воскликнула в свою очередь правительница, сделав знак Флорентину, чтобы он открыл окно.
Прелат поспешил исполнить это приказание.
– Ради Бога, успокойся, не забудь, что Франциск любит канцлера, – сказала вполголоса Маргарита своей матери. – Франциск никогда не простит тебе, если ты, под влиянием гнева, приговоришь к смерти человека, которого он считает своим другом. Ты можешь из-за этого навсегда поссориться со своим сыном.
