Шарль Далляр - Анна Австрийская. Первая любовь королевы
— Итак, вы его знаете? — сказал герцог Анжуйский с некоторой холодностью в голосе, которая была тем заметнее, что она была наименее свойственна ему. Герцог Анжуйский или из робости, которую он сохранял всю свою жизнь, или по естественному малодушию, не оставлявшему его до самой смерти, никогда не сердился в глаза на тех, на кого он был более сердит. Он всегда держал сторону сильного. Некоторые историки уверяют, что эту робость, это малодушие можно бы назвать другим именем: низостью.
Монморанси, знавший принца наизусть, уловил оттенок гнева и угрозы, заключавшийся в его словах.
— Да, ваше высочество, — сказал он серьезно, — барон де Поанти — тот пленник, которого мы с Морэ старались сегодня вечером освободить.
— Мы очень уважаем барона де Поанти, — подтвердил граф де Морэ.
Гастон тотчас переменил тон.
— Должно быть, вы принимаете в нем сильное участие, — сказал он, — если подвергались таким опасностям, чтобы освободить, его. Этого для меня достаточно, я тоже приму в нем сильное участие.
— Поблагодарите его высочество, барон де Поанти, — сказал герцог де Монморанси изумленному молодому человеку. — Вы имеете честь находиться в присутствии герцога Анжуйского, брата его величества.
Поанти почтительно снял шляпу, низко поклонился и пролепетал несколько слов, без сомнения очень умных, но которых никто не слышал.
Его королевское высочество остался очень доволен, может быть, именно поэтому.
— Пойдемте, господа, — сказал он, — барон де Поанти только что бежал, и он, конечно, не желает, чтобы его поймали возле нас в случае, если бы приметили его побег. Ваше покушение, Генрих и Морэ, освободить пленника, который сам себя освободил, могут узнать. И мне, хотя я брат короля, неприятно было бы объяснять кардиналу причину моего присутствия в этот час почти под окнами его племянницы. Я должен еще попросить барона де Поанти дать мне несколько объяснений; но он может дать их мне не здесь. Пойдемте, господа.
Может быть, никогда в жизни молодой принц не говорил так умно, поэтому все поспешили следовать за ним. Когда отошли от улицы Гарансьер на такое расстояние, что нечего было бояться, Поанти первый прервал молчание.
— Монсеньор, — сказал он герцогу де Монморанси, — вы и граф де Морэ наложили на меня долг признательности, который я не в состоянии буду заплатить всю жизнь.
— Не будем говорить об этом, — ответил герцог, — стараясь вас освободить, я исполнил мой долг. Не расспрашивайте меня. Я не могу сказать вам более.
Поанти поклонился.
— Я сожалею только об одном, — прибавил герцог, — что нам не удалось, и, следовательно, мы не имеем никакой заслуги.
— Все это очень хорошо, — заметил молодой принц, — но если барон де Поанти не должен вас расспрашивать, то я, напротив, должен расспросить его. Милостивый государь, — обратился он к Поанти, — я очень был бы рад узнать, с какими подробностями совершился ваш побег, особенно о тех средствах, какие употребили вы, чтобы уговорить саму герцогиню де Комбалэ проводить вас до дверей.
Поанти колебался. Ответ был затруднителен. В побеге Капитана Десять было много такого, что известно нам, но чего, конечно, ему не хотелось сообщать. Но отказаться отвечать было, может быть, еще труднее. Нельзя идти прямо наперекор брату короля, особенно такому маленькому человеку, как барон де Поанти. Монморанси и Морэ с тактом знатных вельмож тотчас поняли всю щекотливость положения молодого человека.
— Монсеньор, — мужественно сказал Морэ, — о некоторых вещах мужчина не должен говорить.
Монморанси, всегда пользуясь преимуществом своих лет, зашел еще дальше. Он удержал герцога Анжуйского несколько позади, сделав знак Поанти и Морэ продолжать путь.
— Угодно вашему королевскому высочеству позволить мне одно замечание? — спросил он.
— Какое, Генрих? — спросил удивленный Гастон.
— Не боитесь ли вы, расспрашивая этого молодого человека о том, что случилось между ним и герцогиней де Комбалэ, дать ему возможность угадать, с каким интересом ждете вы его ответа?
— Очень может быть, — сказал герцог Анжуйский, начиная колебаться.
— Это наверно так, монсеньор.
— Но когда так, я должен оставаться в сомнении, что герцогиня де Комбалэ забыла о том свидании, которое я ей назначил, для прекрасных глаз этого барона де Поанти.
— Сомнение лучше уверенности, монсеньор.
— Я даже не знаю, должен ли сохранять сомнение.
— На вашем месте я не сохранял бы. С женщинами надо ожидать всего.
— Мне кажется, они обменялись довольно ясными словами.
— Слишком ясными.
— Ventre-saint-gris! — вскричал принц. — Мне ужасно досадно. Какая негодная женщина эта Комбалэ! Несмотря на то что она племянница кардинала, я никогда в жизни не буду с нею говорить.
— И вы сделаете очень хорошо.
— Так что вы не находите нужным, чтобы я расспрашивал барона де Поанти?
— Он дал слово молчать, вы приведете его в затруднение, и он отделается ложью.
— Вы правы, кузен, но уверяю вас, что я взбешен. Комбалэ! К черту всех ханжей! Лучше бы я послушался совета Рошфора и д’Антрага и пошел вместе с ними к Неве.
Тогда четыре дворянина в сопровождении людей герцога отправились на Павлиновую улицу.
— Где вы оставили вашу свиту, монсеньор? — спросил Монморанси принца.
— На улице Бюси, и приказал ждать меня там до рассвета.
— Тогда мы проводим вас; наша свита на Павлиновой улице. Я велю ей присоединиться к нам.
Поанти понял, что герцог и Морэ, особенно герцог, освободили его от затруднительных вопросов молодого принца.
— Господа, — сказал он, — если мое присутствие для вас бесполезно, я попрошу у вас позволения уйти.
— Ступайте, барон де Поанти, — сказал герцог Анжуйский тоном, в котором он не мог преодолеть некоторой надменности.
Он не мог простить молодому человеку благосклонности герцогини де Комбалэ. Его высочеству, как он сам выразился, было черезвычайно досадно.
— Да, барон де Поанти, ступайте, — сказал ему Монморанси голосом гораздо более любезным, — а так как парижские улицы в такое время не очень безопасны, а у вас нет шпаги, возьмите мою; я знаю, что она будет находиться в хороших руках.
— Ах! Монсеньор, как вы меня обязываете! — вскричал Поанти с искренней признательностью.
Монморанси отстегнул свою шпагу и подал барону. Чрез несколько минут Капитан Десять направлялся к дому на улице Этюв, где его должны были ждать с нетерпением его девять товарищей. Герцог Анжуйский, все еще взбешенный, в сопровождении герцога Монморанси и графа де Морэ вернулся к своей свите на улице Бюси. Монморанси ехал возле него и говорил себе:
