Евгений Маурин - Шах королеве. Пастушка королевского двора
– Да, ваше величество, потому что этим вы приобретаете верного слугу и выбиваете у врагов оружие!
– Допустим. Что же я должен сделать?
– Завтра ваше величество изволит завтракать у их высочеств?
– Вы и это знаете? Странная девушка! Ну да. Дальше?
– Полина будет нести дежурство. Подшутите вслух над тем, что она – клиентка отравительницы. Тогда ее визит к Вуазен перестанет быть оружием в руках врагов вашего величества.
– Допустим. Дальше?
– А дальше ушлите кавалера де Гранире с каким-нибудь экстренным поручением на край света. Если он захочет увезти с собой Полину – скажите ему, что она нужна здесь. Если он захочет сначала жениться – как можно суровее скажите, что время не ждет и что королевское поручение важнее свадьбы.
– Понимаю! Хорошо, будет сделано. Это – все?
– Пока все, государь!
– Ну так вот что, милая моя. Я нахожу, что вам пора спать. Поняли? Я хочу теперь гулять по парку и…
вздыхать, если мне это заблагорассудится! Но я абсолютно не желаю, чтобы в ответ на мой вздох из-за какого-нибудь куста раздалось насмешливое эхо. Поняли? Вы – прелестный зверек и незаменимый слуга. Я вас очень ценю. Но в последнее время вы все-таки слишком часто подвертываетесь мне на глаза и притом… в довольно неудобные моменты.
– Ровно настолько часто и именно в такие моменты, когда я нужна вашему величеству, государь!
– Не спорю и благодарю. Но… я предпочитаю вздыхать один, а потому говорю вам «покойной ночи»! – и, сказав это, король смеясь повернулся спиной к Беатрисе, а затем быстрой, эластичной походкой направился по аллее в глубь парка.
– О, благодарность королей! – патетически воскликнула Беата, с улыбкой глядя, как в зеленоватой, лунной дали исчезала стройная, красивая фигура молодого короля.
XVII
Долго прогулял в эту ночь Людовик и с каждым шагом своей быстрой ходьбы по парку, с каждым глотком ночного воздуха чувствовал, как разбивается в его голове тягостный туман, как ровнее бежит по жилам его взволнованная кровь. Мало-помалу его напряженность, его томление, беспричинная, страстная тоска разбивались, словно надречный туман под лучами утреннего светила.
Вернувшись к себе, он без церемонии разбудил старого Лапорта и потребовал вина и еды. Таким образом, в постель он попал не скоро.
А на следующее утро тоже нельзя было залеживаться, сначала надо было отстоять воскресную обедню в замковой капелле, затем принять кое-кого в частной аудиенции, а в заключение поспеть на завтрак к Генриетте. Каждая часть программы требовала своего туалета, а ведь для такого изысканного щеголя, каким был король Людовик Четырнадцатый, перемена туалета представляла очень сложную и ответственную операцию.
Но именно в это утро Людовик чувствовал такую бодрость, что утомительная половина дня не внушала ему никаких опасений. Вообще это утро было разительной противоположностью предыдущему вечеру. Словно с мозга и сердца сняли какое-то щемящее кольцо: все было ясно, спокойно, светло…
В те несколько минут, которые Людовик проснувшись провел в кровати, он постарался припомнить, что такое важное он должен сделать сегодня. Мало-помалу память воскресила вчерашний разговор с Беатрисой Перигор. Ну с д'Артиньи и Гранире он устроит дело, а вот насчет холостого пира…
Но тут Людовику представился чистый образ Луизы де Лавальер, и мысль принять участие в разгульном пиршестве Филиппа показалась ему отвратительной до ужаса.
«Нет, – мысленно воскликнул он, – на этот праздник я не поеду. Правда, там мне предстоял какой-то забавный сюрприз. Ах, эта потешная Перигор! Но она так уверенно заявила, что я непременно поеду! Вот именно поэтому мне и хочется доказать этой провинциальной сивилле, что и она может ошибаться. Может быть, я спутаю ее расчеты тем, что не поеду. Но что делать! Одна мысль разделить грязные развлечения Филиппа внушает мне такое непреоборимое отвращение, что я должен буду огорчить брата отказом!»
Тут размышления Людовика прервало появление Лапорта, явившегося с докладом, что уже миновал час, назначенный накануне самим королем для церемонии вставания. И король Людовик разрешил приступить к священнодейственной процедуре одевания французского монарха!
Вплоть до завтрака у Генриетты время прошло так быстро, что Людовик не имел свободной минуты на новые размышления. Он совершенно позабыл о всех инструкциях Беатрисы и вспомнил о них лишь тогда, когда увидел бледное личико Полины д'Артиньи в сонме придворных дам Генриетты Английской.
Они находились как раз в большой гостиной в ожидании завтрака. Шел оживленный, шутливый разговор. Вдруг Людовик оборвал на полуфразе беседу с Филиппом и направился к Полине.
– Что это вы так бледны, барышня? – ласково спросил он ее.
– Но… ваше величество… Бесконечно тронута… Я – как всегда… – запуталась Полина, смущенная неожиданным знаком королевского внимания.
– То-то вот «как всегда»! – передразнил ее король. – Эх вы! Уж если дурной ветер носит вас к бабушке Вуазен, так хоть бы запаслись у этой волшебницы рецептом от бледности! В ваши годы надо быть розовей! – Тут он ласково взял девушку за подбородок и продолжал, сменив шутливый тон на сочувственно-серьезный: – Только вот мой совет вам, барышня: перестаньте бегать по разным ведьмам. Я знаю, вас привлекает туда не что-нибудь дурное, а просто девичья страсть ко всему таинственному и запретному. Но ничего хорошего не может произойти от сношений с нехорошими людьми!
Сказав это, Людовик резко отвернулся и успел заметить, с каким злобным разочарованием переглянулись Генриетта и Олимпия. Точно так же Людовик, всегда отличавшийся наблюдательностью, не упустил из вида, что, в то время как остальные придворные выказали только самое естественное любопытство к происшедшей сцене, на лицах Гиша в Варда мелькнуло что-то большее: словно тревога, испуг, опасения!
«Так-так! – подумал король. – Это надо будет иметь в виду!»
В этот момент к нему снова подошел Филипп с вопросом:
– Так как же, милый брат, ты, надеюсь, примешь мое приглашение?
– Нет, дорогой Филипп, извиняюсь, но решительно отказываюсь! – ответил король. – Я совершенно не в настроении для таких забав. Может быть… когда-нибудь потом, но не сегодня!
И опять Людовик заметил, что на лицах Генриетты, Олимпии, Гиша и Барда мелькнула тень беспокойства. Но он не успел привести в ясность свои суждения по этому поводу, как Генриетта дала знак к шествию в столовую, и надо было оказаться на высоте в качестве любезного кавалера своей застольной дамы, которой, конечно, была сама хозяйка дома.
Завтрак Генриетты был приготовлен на славу, любимые блюда короля чередовались с его излюбленными винами. Король был весел, много шутил, обильно кушал, изрядно пил… И – странное дело! – опять, как накануне, вино произвело на него особое, только еще более сильное действие!
