Тесса Дэр - Три ночи с повесой
Но сейчас Лили, фигурально выражаясь, послала к черту все ее мерзкие наставления, обратившись к нему на языке жестов. Даже если это заставляло окружающих чувствовать себя неловко.
Джулиан повторил фамилию художника по буквам, тщательно выговаривая их одну за другой, чтобы Лили было легче понять.
— Мистер? — уточнила она.
Джулиан кивком головы подтвердил, что да, речь идет о мужчине.
Лили повнимательнее присмотрелась к картине.
— Нет. — Она со вздохом покачала головой. — Эту картину писала женщина. Готова поспорить на что угодно, что это так.
— Откуда такая уверенность?
Лили кивком головы указала на пухлую, в перевязочках, детскую ручку.
— Посмотри, как натурально выгладит рука малыша. У мужчины так не получилось бы — у них дети всегда выходят либо слишком тощие, либо, наоборот, слишком толстые.
Джулиан озадаченно уставился на жену.
— Кажется, я догадываюсь, что ты имеешь в виду, — задумчиво протянул он. Все дамы из общества худо-бедно умели обращаться с кистью, поскольку в детстве брали уроки рисования. Однако если художница хотела добиться признания, — чтобы ее картины воспринимали всерьез и платили за них хорошие деньги, — ей пришлось бы назваться мужским именем.
Лили, задумчиво склонив набок голову, продолжала разглядывать полотно. Джулиан уже решил, что непременно купит его, раз оно так понравилось Лили. Оставалось решить, что лучше — купить его прямо сейчас или вернуться попозже и сделать Лили сюрприз.
Он еще ломал над этим голову, когда Лили вдруг преподнесла сюрприз ему.
— Мне кажется, я беременна, — воспользовавшись языком жестов, сообщила она.
У Джулиана перехватило дыхание. Мысли замерли. Сердце остановилось. Потом сердце ударило, как электрическим разрядом, и оно рванулось галопом. А мысли так и не догнали его, остались позади, в оцепенении и безмолвии. Привычный мир, в котором он жил, вдруг словно съежился до размеров картины.
Ощущение было такое, словно кто-то невидимый, но могущественный, коснувшись его, разом заставил Джулиана уменьшиться в размерах, после чего поместил его в рамку. Удивительнее всего было то, что это нисколько его не стесняло и вообще не причиняло ни малейшего неудобства. Скорее наоборот — позволяло расставить все по своим местам. Он как будто увидел себя со стороны — вернее, их с Лили и их будущего ребенка. А весь остальной мир, то, что оставалось за пределами рамы, вдруг словно подернулся дымкой, сделавшись зыбким, расплывчатым и совершенно не важным.
От волнения лишившись речи, Джулиан незаметно обнял жену за талию.
Лили чуть заметно порозовела. А потом вдруг улыбнулась, и на щеках ее запрыгали ямочки.
— Я пока не уверена, — чуть слышно прошептала она.
А вот Джулиан был совершенно уверен. Не пройдет и года, как в этом мире появится еще один пухленький розовощекий младенец. И этот малыш будет плоть от плоти его, Джулиана, и плоть от плоти Лили, он свяжет их навсегда узами, которые невозможно будет разорвать. Глядя на изображенную на картине юную мать, Джулиан вдруг понял, почему Господь, желая явить миру свое величайшее чудо, придал ему облик беспомощного младенца. Потому что ничего более потрясающего… более божественного просто невозможно себе представить, подумал он.
Всевышний в своей доброте послал ему еще один шанс. Теперь у него наконец появилась возможность все изменить. Он вдруг поймал себя на том, что не чувствует себя ублюдком, никогда не знавшим имени родного отца. Он стал взрослым мужчиной, мужем… а вскоре ему самому предстоит стать отцом. Он обрел семью… и его семья будет пользоваться всеми преимуществами, которых не знал он сам. Его жене не придется жертвовать собой ради счастья их ребенка. Его сын будет брать уроки латыни и греческого… он никогда не узнает, что такое голод, нужда и безденежье.
— Мы ее берем, — властно бросил он через плечо, обращаясь к владельцу.
Заплатив за картину и оставив адрес, куда ее следовало доставить, они вышли из галереи. Лили предложила пройтись до купленного ими дома, чтобы еще раз взглянуть на него, а потом уже вернуться в Харклифф-Хаус.
— Хочу посмотреть, подойдут ли для маленькой гостиной обои в синих тонах, — объяснила она.
Джулиан тоже был не прочь еще раз взглянуть на их новый дом. Однако его куда больше занимала детская. Только ему совсем не хотелось, чтобы Лили лишний раз дышала пылью.
— Может, подождешь, пока с отделкой будет покончено? — спросил он. — В доме сейчас слишком грязно.
— Подумаешь! — фыркнула Лили, тотчас сообразив, откуда ветер дует. — Зря я тебе сказала. Теперь ты станешь пылинки с меня сдувать, — рассмеялась она, решив, что забавная получилась игра слов.
Бережно обняв жену за плечи, Джулиан вел ее сквозь плотный людской поток, стиснутый с одной стороны прилавками магазинов, а с другой — чередой выстроившихся вдоль тротуара экипажей. Тут было так тесно и многолюдно, что он лишился покоя. Ему становилось плохо при одной мысли, что кто-то может ненароком толкнуть Лили или ткнуть зонтиком.
Джулиан покачнулся. Чей-то локоть с размаху угодил ему под ребра, да еще с такой силой, что он едва не потерял равновесия. Взмахнув руками, он навалился на Лили, прижав ее к витрине магазина. Лили вскрикнула — то ли от испуга, то ли от боли.
Опомнившись, Джулиан крепко прижал к себе жену.
— Ты ушиблась? — с тревогой спросил он. — Прости. Какой-то идиот…
— Все в порядке, — пробормотала Лили, оправляя платье. — Просто немного испугалась.
Пока Лили приводила себя в порядок, Джулиан попытался припомнить, кто был рядом, когда его внезапно толкнули. Напрасный труд. Все произошло слишком быстро.
Джулиан машинально сжал кулаки.
И обнаружил, что сжимает смятый клочок бумаги, который кто-то, воспользовавшись суматохой, незаметно всунул ему в руку.
Джулиан, растерянно заморгав, поднес к глазам бумажку, на которой торопливым почерком было нацарапано несколько слов. И застыл, словно кто-то с размаху ударил его под дых.
«Держи язык за зубами, если тебе дорога твоя очаровательная женушка. Иначе, Белл, ты замолчишь навсегда».
Джулиан почувствовал, как земля уходит из-под ног. Лицо его вдруг похолодело, словно на морозе, и холод пополз по телу, подбираясь к сердцу. К горлу подступила тошнота, очертания букв стали бледными и размытыми.
«Иначе, Белл, ты замолчишь навсегда».
Кто-то знает, пронеслось у него в голове. Кто-то знает все…
Глава 21
Это было хуже, чем удар кулаком под дых. Хуже, чем выстрел прямо в сердце. Хуже, чем удар молнии. Ощущение было такое, словно многотонная лавина снега внезапно обрушилась на него и погребла под собой. Это был конец. Сердце остановилось, и наступила ледяная, мертвенная тишина.
