Дженнифер Эшли - Спасенный любовью

Тут он посмотрел на нее, и Элинор с удивлением увидела страх в его глазах.

— Эл, я не хочу говорить тебе об этом.

— Но это неотъемлемая часть твоей жизни. Ты необычный мужчина, а я не совсем обычная женщина. И я не хочу жить с тобой, зная, что ты подавляешь свои желания, укрощаешь себя из-за меня и отказываешь себе в чем-то. Поверь, Харт, я не боюсь.

— Я не хочу, чтобы ты боялась. В том-то все и дело.

— Тогда расскажи. Если не расскажешь, я буду рисовать в своем воображении всякие причуды, почерпнутые из сплетен, смешков и эротических книг.

— Элинор, я…

— Это имеет отношение к хлысту или наручникам? По поводу наручников особенно много шуток. Хотя не могу представить, зачем людям приковывать друг друга наручниками.

— Элинор, о чем ты?

— Я не права? — Как же весело снова его дразнить! — Тогда, может быть, тебе лучше рассказать мне — чтобы не переживала по поводу своей невинности?

— Элинор Рамзи, всякий, кто считает тебя невинной, полнейший идиот. — Харт обхватил пальцами ее запястье и добавил: — Это не имеет отношения к боли и оковам, но связано с доверием. С полным доверием. Абсолютным.

Она хотела высвободить руку, но не смогла.

— Я должна подчиниться твоей воле?

Его глаза потемнели.

— Ты должна довериться мне, моим рукам. Должна позволить мне прочитать твои желания, а я дам тебе возможность испытать то, что ты хочешь испытать. И не задавай вопросов. Поверить, что я знаю, что делать. А награда за доверие — высшее наслаждение.

— О!.. — Больше она ничего не смогла произнести.

— И это все, о чем я прошу. — Харт поцеловал ее руку. — Поверь, я не причиню тебе боли, моя единственная цель — доставить тебе удовольствие.

Сердце Элинор забилось быстрее.

— Звучит… заманчиво: — пробормотала она.

Харт стремительно поднялся с постели и, взглянув на жену, спросил:

— Так сможешь? Сможешь довериться мне и не задавать дурацких вопросов?

Элинор кивнула:

— Да. Могла бы попробовать.

— Хм… Попытайся.

Порывшись в своей одежде, лежавшей на полу, Харт нашел «шарф», представлявший собой длинную полоску полотняной ткани, которую он обматывал вокруг шеи, чтобы защитить горло от ветров, дующих на Темзе. Обмотав концы полоски вокруг ладоней, Харт повернулся к Элинор. Она ждала на постели, глядя на мужа с некоторым беспокойством.

Забравшись на кровать, Харт опустился рядом с ней на колени.

— Дай свои руки, Эл.

Губы Элинор шевельнулись — она хотела задать вопрос, — но Харт куснул ее за щеку.

— Никаких вопросов. Дай руки.

Она подчинилась, и Харт, быстро обмотав материю вокруг ее торса — под грудью и крест-накрест, — концами «шарфа» связал ее руки и поднял их вверх.

— Начнем с этого. — Он улыбнулся. — Я не сделаю тебе больно. Ты мне веришь?

— Я…

Харт снова укусил ее, на сей раз — в плечо.

— Я спросил, ты веришь мне?

— Да, — шепнула она.

«Подчиниться его воле. Вот чего всегда хотел Харт Маккензи, — думала Элинор. — Требовал, чтобы ему подчинялись, чтобы позволили быть господином. Но не потому, что хотел наказывать или унижать, а ради блага тех, о ком он проявлял заботу. Однако не все это понимали…»

— Да, Харт, верю, — повторила она. Немного помолчав, добавила: — Конечно, верю. Как же иначе?..

Все еще стоя на коленях за ее спиной, Харт снова подтянул ее вверх — так чтобы она уселась на него. Затем обнял ее одной рукой, а второй держал «шарф», которым были перевязаны ее запястья.

Теперь Элинор находилась в полной его власти, и освободиться она могла бы лишь отползя вперед, но Харт крепко удерживал ее связанные руки.

Элинор могла бы запаниковать и начать сопротивляться, если бы не знала, что муж не причинит ей боли. Она ведь прекрасно знала Харта, не раз делила с ним постель и, просыпаясь в его объятиях, видела, как смягчается во сне выражение его лица, — в такие минуты он походил на спящего ребенка.

Страсть и наслаждение. Вот что хотел дать ей Харт Маккензи, а вовсе не страх и боль.

«Подчинись», — сказала себе Элинор и, вздохнув, откинулась назад и расслабилась. В следующее мгновение она почувствовала, как Харт входит в нее. И тотчас же в месте их соединения расцвел бутон истинного наслаждения. Но не было ни напряжения, ни боли. Только Харт.

Элинор застонала.

— Да-да, вот так, — прошептал Харт. — Вот видишь?..

— О, Харт!..

— Ш-ш-ш… тихо. — Он погладил ее по волосам, и она ощутила у себя на шее его губы и соблазнительное щекотание бороды.

Харт ничего не делал с ее связанными руками, только держал за концы полоску ткани, которой обмотал ее запястья, а другой рукой обнимал ее.

Из груди Элинор то и дело вырывались стоны, и Харт, тоже застонав, прошептал:

— Моя милая Эл, как ты себя чувствуешь?

— Прекрасно. Ты прекрасен. О Харт, не смогу это выдержать!..

— Сможешь. — Он лизнул ее в ухо, вновь пощекотав бородой. — Все ты выдержишь, моя прекрасная шотландка. Ты такая же сильная, как твоя прабабка, сбросившая англичанина с крыши.

Элинор невольно рассмеялась, и от смеха по всему ее телу распространились волны блаженства. Выходит, даже шутки Харта вызывали такие замечательные ощущения…

А он вдруг замер, крепко прижимая ее к себе. Через несколько секунд прошептал ей в ухо:

— Эл, хочешь еще?

— Да-да, пожалуйста, Харт, — прохрипела она со стоном.

Он тихо рассмеялся, и его тело снова завибрировало, вызывая у Элинор новые восхитительные ощущения.

Она вдруг почувствовала, что качнулась вперед, но Харт ее не отпустил — он надежно удерживал ее в прежнем положении, не позволяя упасть и отделиться от него.

Их тела уже покрылись испариной, и струйки пота скатывались по груди Элинор, пропитывая материю, которой она была обвязана. Место же их соединения горело огнем.

— Моя Эл, — простонал Харт, — больше никогда не оставляй меня. Ты нужна мне, понимаешь?

Она помотала головой:

— Нет, больше никогда. Я останусь навсегда. Навсегда, Харт.

— Я не отпущу тебя. Ни фении, ни моя проклятая гордость, ни мое прошлое — ничто нас уже не разлучит. Со мной кончено.

Элинор не совсем понимала, что означали его последние слова, но ей нравился тихий рокот его голоса.

— Да, Харт. Хорошо.

— Ты и я, Эл. Только мы с тобой. А весь остальной мир пусть катится к чертям.

— Да, Харт, да.

— Эл, детка, ты такая красивая… — Его шотландское происхождение не оставило камня на камне от английского образования, и теперь он говорил как настоящий горец. — Оставайся со мной навеки.

— Да, конечно. О, Харт, я люблю тебя.