Эльза Вернер - Фея Альп
Рейнсфельд отошел, чтобы распорядиться. Быстро сделали носилки, принесли плащи и одеяла, бережно уложили на них раненого, и печальная процессия медленно направилась к вилле. Эрна уехала вперед, а Рейнсфельд, пообещав скоро прийти, обратил свои заботы на других пострадавших. К счастью, среди них только один нуждался в немедленной помощи, никому не грозила смертельная опасность. Вальтенберг тоже остался; он стоял в нерешительности, как будто борясь с собою, но, увидев, что Эльмгорст повернул к Волькенштейнскому ущелью, пошел за ним и, через несколько шагов догнав его, воскликнул:
— Господин Эльмгорст! — Вольфганг остановился и обернулся. На его лице застыло выражение какого-то жуткого спокойствия, а голос был совершенно беззвучен, когда он заговорил:
— Вы хотите напомнить мне о данном слове? Я к вашим услугам, когда вам угодно: мои обязанности кончены.
Вальтенберг вовсе не собирался напоминать об этом в такую минуту, он поспешно сделал отрицательный жест.
— Я думаю, мы оба не в таком настроении, чтобы решать наш спор. Прежде всего, вам не до того.
Эльмгорст провел рукой по лбу. Теперь, когда страшное напряжение исчезло, он почувствовал, до какой степени истощен и устал.
— Пожалуй, вы правы, — сказал он все с тем же застывшим, жутким выражением. — Я устал, не спал три ночи, но несколько часов отдыха восстановят мои силы, и, повторяю, я к вашим услугам.
Эрнст молча смотрел в лицо человеку, у которого сегодняшний день отнял все. Его не обманывало это спокойствие, у него явно вертелось что-то на языке, но он ничего не сказал, и его взгляд обратился на то место при входе на мост, где он упал во время бегства. Как раз на этом месте лежал сломанный устой, и его железные части глубоко вонзились в землю. Вальтенберг подумал, что и сам лежал бы там, раздавленный, если бы чья-то благодетельная рука не спасла его от гибели. Может быть, эта рука была не так незнакома ему, как казалось.
— Я поеду узнать, как себя чувствует господин Нордгейм, — торопливо сказал он. — Доктор Рейнсфельд обещал провести ночь у нас, мы будем присылать вам известия.
— Благодарю вас, — сказал Вольфганг.
Он, казалось, и слушал, и отвечал совершенно машинально, мысли его были в другом месте, и, когда Вальтенберг отвернулся, он медленно пошел дальше, к тому месту, где прежде стоял Волькенштейнский мост.
Страшную ночь пережила семья Нордгейма и окружающие, хозяин дома боролся со смертью, и эта мучительная последняя борьба никак не приходила к концу. Он не мог говорить или двигаться, но оставался в полном сознании и видел и чувствовал, как сын его друга, обманутого им, старался уменьшить его страдания. Нельзя было любовнее и самоотверженнее исполнять свой долг, чем делал это Бенно, и, может быть, эта самоотверженность и была самым тяжким наказанием для умирающего. Мучительная борьба продолжалась только одну ночь, но эти часы стоили страданий целой жизни и могли служить воздаянием за целую жизнь.
Когда, наконец, забрезжило утро серого, унылого, туманного дня, страданиям настал конец, и рука того же Бенно Рейнсфельда закрыла глаза умершему. Потом он мягко поднял рыдающую Алису, опустившуюся на колени у тела отца, и вывел ее из комнаты. Он не произнес ни слова любви или надежды: в такую минуту это казалось ему кощунством, но то, как он, поддерживая, обнял Алису, показывало, что теперь он считает ее защиту своим правом и не думает уже о разлуке. Больше не было человека, предавшего его отца, а богатство, нажитое путем обмана, почти все растаяло. Теперь ничто не разлучало их.
Когда все было кончено, Эрна тоже ушла в свою комнату: Алисе она не была нужна, около нее был более близкий ей человек, который мог лучше утешить ее.
Бледная и утомленная после бессонной ночи, Эрна сидела у окна и смотрела на занимавшийся день, приносивший с собой лишь облака и туман. Как ни далек был ей дядя, как ни сурово осуждала она его, но последние часы жестоких страданий изгладили все из ее памяти — он был только братом ее матери, умиравшим у нее на глазах.
Но мысли ее уже не были заняты умершим, они стремились к живому человеку, который, может быть, стоял теперь среди тумана перед своим уничтоженным детищем. Она знала, как дорого было ему его творение, и вместе с ним переживала поразивший его удар. Эрне казалось, что она отдала бы жизнь за возможность быть в эту минуту с Вольфгангом, утешить, ободрить его, а вместо того принуждена была оставлять его одного с его отчаянием. Она не обращала внимания на Грейфа, который, пробравшись в комнату, ласкаясь, положил голову ей на колени и сидела неподвижно, уставившись широко раскрытыми глазами в волнующийся туман.
Дверь отворилась, и вошел Вальтенберг. Он медленно приблизился к своей невесте, а она, углубившись в свои мысли, заметила его только тогда, когда он стоял уже около нее и назвал по имени.
Эрна вздрогнула и отшатнулась. Это невольное движение испуга и неудовольствия не ускользнуло от Вальтенберга; он горько усмехнулся и произнес:
— Я так пугаю тебя! Очень жаль, но я все-таки принужден навязать тебе свое присутствие, потому что мне надо поговорить с тобой.
— Сейчас? В такую минуту, когда смерть только что переступила порог нашего дома? — устало и с упреком спросила девушка.
— Именно в эту минуту: позднее у меня, может быть, не хватит мужества.
Голос Вальтенберга звучал так странно, глухо и сдавленно, что Эрна с удивлением взглянула на него. Ее глаза встретились с его глазами, но она не увидела уже в них того огня, который так пугал ее в последнее время: в этих темных глазах светилось теперь что-то другое, ненависть или любовь, а может быть, то и другое вместе — она не могла разобрать.
— Хорошо, — сказала она устало, — я слушаю.
Эрнст молчал, не сводя с нее взора, потом медленно проговорил:
— Я пришел проститься с тобой.
— Ты уезжаешь? До похорон дяди?
— Да… и не вернусь. Ты не поняла меня, Эрна: речь идет не о нескольких днях или неделях, я прощаюсь, потому что расстаюсь с тобой.
— Расстаешься?
Девушка взглянула на него недоверчиво и с недоумением.
— Ты, кажется, не веришь в мое великодушие? — жестко сказал Вальтенберг. — Действительно, еще вчера я скорее убил бы тебя и твоего Вольфганга, чем вернул бы тебе свободу. Это прошло: он научил меня, как следует побеждать противника. Ты думаешь, я не знаю, чья рука подняла меня, когда я упал в конце моста? Если бы не он, меня убило бы обломками. Ты видела это, я знаю, и еще больше будешь теперь восхищаться своим героем, на которого уже вчера смотрела сияющими глазами. Благодаря этому поступку он окончательно дорос до твоего идеала, тогда как я… что такое я в твоих глазах.
