Кэролли Эриксон - Тайный дневник Марии-Антуанетты
Минул целый час напряженной работы, прежде чем мы смогли медленно двинуться дальше, к следующей деревне. Эта задержка нам дорого обошлась. С большим опозданием мы наконец достигли Шалона, а потом еще и добирались до деревушки Понт-Соммевель, где нас должен был встретить кавалерийский эскадрон.
Кажется, план сорвался, и все пошло совсем не так, как мы рассчитывали. Если кавалеристы и были здесь, то предпочли не дожидаться нашего прибытия. Но что, если их вообще здесь не было? Что, если они встретились с представителями Комитета по таможенным делам, развернулись и ускакали прочь? Нам оставалось только гадать, что произошло. Грозила ли нам непосредственная опасность? Может быть, пришла пора поворачивать обратно? Или стоит все-таки продолжить путь в надежде встретить кавалеристов в другом месте?
Мы решили двигаться дальше, при этом Людовик достал мушкет, зарядил его и положил себе на колени, прикрыв полами пальто.
День выдался очень жарким, и дорожная пыль попадала в открытые окошки экипажа, заставляя нас чихать и кашлять. Вот так, в клубах пыли, мы проскочили еще одну деревушку, за ней следующую и еще одну, понимая, что привлекаем к себе все больше и больше внимания. Я не поднимала вуаль, а Людовик сильнее надвинул на лицо большую круглую шляпу. К тому времени, когда мы достигли деревушки Сент-Менегуль, мы были уже настолько встревожены и возбуждены, что наше состояние не могло не привлечь внимания, и деревенские жители начали с любопытством коситься на нас. Во всей деревне я не увидела ни одной белой кокарды, а трехцветные республиканские эмблемы встречались на каждом шагу.
На пути то и дело попадались солдаты, и многие из них были сильно пьяны. К нашему экипажу подошел какой-то офицер.
– Все пошло не так, как планировалось, – быстрым шепотом сообщил он. – Нельзя, чтобы кто-нибудь увидел, как я разговариваю с вами, иначе меня могут заподозрить.
Он быстро пошел прочь, но не раньше, чем мы привлекли к себе пристальное внимание кое-кого из деревенских жителей. Я видела, как они смотрят на нас и переговариваются между собой. Их любопытство только возросло, когда несколько солдат оседлали лошадей и отправились вслед за нами.
Итак, теперь у нас появился эскорт, пусть маленький, и с каждой пройденной милей граница становилась все ближе. Но к этому времени уже стемнело, дорога пошла в гору, подъем становился все труднее и круче. Кучер совсем выбился из сил, ведь он сидел на козлах с прошлой полуночи, и нервы наши были на пределе. Луи-Шарль капризничал и никак не мог успокоиться, Муслин жаловалась на боли в животе – ее подташнивало от страха.
Я достала фрукты, холодную говядину и бутылку вина. Мы поели в тревожном молчании, а экипаж медленно катился вперед в сгущающейся темноте, подпрыгивая и кренясь на ухабах.
Мы знали, что очутились в крайне недружественной местности, контролируемой немецкими и швейцарскими наемниками, состоящими на тайной службе у австрийской короны, которые убивали и запугивали местных жителей, отбирая у них съестное, вино и деньги. Перед отъездом из дворца Аксель предупредил нас, что всех путешественников, едущих из столицы, обычно останавливают и допрашивают здесь, так что мы были готовы ответить на вопросы.
Однако мы оказались не готовы к тому, что дорога будет полностью перегорожена и дальнейшее продвижение вперед станет невозможным.
Прибыв в деревню Варенн, мы обнаружили, что местные власти перекрыли дорогу, так что мы не могли проехать дальше. На улицах царила суматоха. Несмотря на то, что было очень поздно, жители выходили из своих домов, намереваясь узнать, что происходит. Я увидела солдат Национальной гвардии, которые выстроились у обочины и проводили перекличку. А потом мне пришла в голову мысль, что наш небольшой эскорт наверняка покинул нас и скрылся в лесу.
– Все пропало, – вполголоса обратился ко мне Людовик. – Нас предали.
К экипажу подошел какой-то чиновник, открыл дверцу и начал задавать нам вопросы, держа в руке свечу. Он по очереди подносил ее к нашим лицам, требуя, чтобы я подняла вуаль, а Людовик снял свою широкополую шляпу. Он не обращал никакого внимания на мадам де Турсель, и я заметила, что она тихонько плачет.
– Кто вы такие и куда направляетесь?
– Меня зовут Ипполит Дюран, я камердинер при баронессе Корф, – заявил Людовик, пытаясь обмануть чиновника.
В ответ тот презрительно фыркнул.
– Никакой вы не камердинер! Вы Людовик Капет, Старшее публичное должностное лицо Франции, бывший король. Я узнал вас. Ваша толстая морда красуется на долговых обязательствах, выпущенных вашим казначейством, которые не стоят бумаги, на которой они напечатаны.
Чиновник посмотрел на меня, и я, не выдержав, отвела глаза. Мне стало плохо. В животе у меня заурчало, в затылок как будто вонзилась раскаленная игла, и мне вдруг срочно понадобилось облегчиться.
– А вы, мадам, супруга Старшего публичного должностного лица, та самая, которая долгие годы грабила и обворовывала нас, отнимая хлеб у наших детей и бездумно тратя наши деньги на драгоценности для себя! Ну-ка, скажите мне, где сейчас находятся эти драгоценности? Может быть, они спрятаны в карете? – Грубо оттолкнув нас в сторону, он начал рыться в сиденьях и под ними.
Я прижала к себе Муслин, которая вцепилась в меня, расширенными от ужаса глазами следя за чиновником.
– Ваш багаж будет досмотрен, – заявил тот. – И вам не разрешается ехать дальше. Выходите из экипажа!
С тяжким вздохом Людовик поднялся и начал выбираться из кареты, которая стонала и раскачивалась под его весом. Мушкет, который он держал на коленях, упал, и чиновник быстро подхватил его.
– Вы намеревались открыть огонь по представителям народа? – пожелал узнать он.
– Я намеревался защищать свою семью, если бы в том возникла необходимость.
– Думаю, в ваши намерения входила организация контрреволюционного заговора. Я полагаю, что Старшее публичное должностное лицо стало врагом французского народа.
В ответ на это обвинение Людовик сунул руку под пальто, расстегнул ворот своей простой льняной рубашки и извлек на свет медаль, которую носил на цепочке на шее. Он сунул ее чиновнику под нос, чтобы тот смог прочесть надпись: «Тому, кто помог восстановить свободу во Франции, и настоящему другу своего народа».
– Эту медаль вручили мне парижане, – с достоинством промолвил Людовик.
– Хорошеньким же вы оказались другом! Попытались бежать из страны, оставив нас на растерзание своим войскам, которые убивают нас без счета, потому что это доставляет им удовольствие! Вы бросили Францию в трудную минуту, когда она нуждалась в вас!
– Прошу вас, месье… – Я не могла более терпеть.
