Лора Бекитт - Дочери Ганга
Один из них выразительно посмотрел на Аруна, и тот сразу догадался, что это Санджит. Он был высок и строен, имел красивое мужественное лицо и обладал повадками воина. Каждый мускул его тренированного гибкого тела казался напряженным, как у леопарда перед прыжком, а взор притягивал удивительной внутренней силой. За такими людьми идут, им подчиняются, а главное – их обещаниям верят.
Вопреки всему Аруна посетило чувство, что в его жизни еще не все потеряно.
Ратне нравилось наводить порядок в мастерской. Женщины занимались этим по очереди, и она никогда не оставляла после себя увядших цветов, спутанных нитей или пыли. Медные подносы блестели, как золотые, все было расставлено по полкам.
Когда Ратна сидела рядом с другими мастерицами, проворно нанизывая цветы на нить и вдыхая их нежный аромат, ее радовали и льющиеся через открытую дверь лучи солнца, и видневшийся кусочек неба с облаками, которые напоминали плывущих по воде лебедей, и болтовня товарок. Айрон лежал тут же, переворачиваясь то на животик, то на спинку и дрыгая ножками.
У Ратны отросли волосы – теперь они падали на плечи блестящей шелковистой волной. Собрав их в пучок и украсив цветком, она выглядела как любая другая индианка, и это придавало ей уверенности в себе.
В последнее время Ратна нередко принимала участие в общих разговорах, и женщины все чаще слышали ее смех. Она не стала рассказывать окружающим правды о своей судьбе. А мастерицы, зная, что Ратна может за себя постоять, не задавали ей лишних вопросов.
Молодая женщина, обеспечивавшая себя честным трудом и сохранившая добрый, веселый нрав, заслуживала уважения и сочувствия. Ее муж мог сбежать с другой или пропасть без вести, а если она родила вне брака от белого, это тоже не вызывало осуждения: все знали, что делали англичане с индианками в дни восстания. С другой стороны, хорошо, что у нее есть сын: даже если рядом не будет мужа, он станет достойной опорой в старости. А молодость индийской женщины, как известно, весьма коротка.
Ратне нравились мастерицы, нравилось, что они принимают ее как равную. Несмотря на нелегкий труд с утра до вечера, она не слышала от них жалоб или грубых слов. Когда Ратна впервые взялась за плетение гирлянд, она была неопытной, неумелой, но ее никто не бранил.
Женщины были само спокойствие, руки их двигались размеренно. Они относились к тому, что предлагала жизнь, как к чему-то неизбежному. Радость так радость, горе так горе. Века́ смирения, тысячелетия покорности судьбе сделали свое дело. Индианки знали: им не на кого опереться, кроме как на самих себя. Боги требуют неустанного поклонения, семья – каждодневных жертв.
Все оживились, когда в мастерскую вошла старшая со словами:
– Мы получили большой заказ! Некая очень богатая мэм-сахиб выдает замуж то ли племянницу, то ли дочь. Боюсь, что бы справиться, нам придется работать даже ночью! Так что отпрашивайтесь у мужей.
Никто не огорчился, потому что это означало дополнительный заработок.
Женщины неустанно трудились, озаренные колеблющимся светом двух ламп. Разговоры постепенно стихали, на их место приходили думы. Ратна вспоминала Аруна и Сону. Живы ли они? А Джей? Каждый день она ждала, сама не зная чего, и не переставала на что-то надеяться.
Цветочная гора непрерывно росла, она заполнила собой почти всю мастерскую, а им предстояло сплести в три раза больше гирлянд.
– Это что-то невероятное! Я хочу посмотреть на свадьбу. А ты, Ратна? – спросила соседка.
– Кто же нас пустит? Это развлечение для богатых.
– Говорят, жених и невеста поедут по улицам верхом на лошадях. Сказали, что тем, кто будет кидать в них бутоны, заплатят по нескольку анн. Заработаем денег, а заодно поглядим на молодых.
– Тогда ладно, – согласилась Ратна.
Ее не слишком волновало чужое счастье, к тому же счастье каких-то ангрезов, которым некуда девать деньги и которые бездумно смешивали европейские и индийские традиции. Возможно, это будет красивое зрелище, однако лишенное всякого смысла.
Они закончили только к утру. Айрон спал, и Ратна осторожно взяла его на руки. Подняв занавеску, она вышла на улицу. Лучи восходящего солнца были нежны, как румянец невесты, а само светило напоминало набухший, готовый распуститься бутон.
Развязав обмотанный вокруг талии конец сари, Ратна привычно накинула его на голову. Она побрела вдоль Ганга к своей хижине, надеясь немного отдохнуть. Одну гирлянду, белую с красным, молодая женщина прихватила с собой.
Она не совсем понимала, почему выбрала именно эту гирлянду, и только потом догадалась, что в ней повторялись цвета формы Джейсона Блэйда, отца ее сына, человека, разлука с которым до сих пор причиняла ей боль.
Сона очнулась от того, что кто-то вылил на нее кувшин воды. Ей очень хотелось пить, потому она старалась поймать губами хотя бы несколько капель. По крайней мере в эту воду никто ничего не подмешивал.
Они перехитрили ее, добавив в питье и пищу опий. Веки Соны смежились, она бессильно упала на циновку и погрузилась в мертвый сон.
Очнувшись, она ничего не помнила, однако догадалась, что произошло. Они впустили к ней клиента. Она была с мужчиной, чужим мужчиной, который сделал с ней все, что хотел. Сама того не желая, она изменила мужу, превратилась в вешью.
Сона твердо решила не пить воду и не принимать пищу. Лучше смерть, чем бесчестье! Отвращение к себе причиняло ей такую боль, что она была готова на что угодно.
Над ней склонились две фигуры. Не подав виду, что пришла в себя, молодая женщина слушала их разговор.
– Что с ней делать? Если так будет продолжаться, она просто умрет.
– Тогда выбросим тело в Ганг.
– Лучше избавиться от нее, пока она еще жива. Все равно мало кому нравится, что она лежит, словно мертвая. Дело не спасает даже ее красота.
Сона почувствовала, как ее поднимают. Ее голова бессильно свесилась, руки тоже болтались. Молодой женщине казалось, что в ней не осталось ни воли, ни чувств, лишь осознание того, что ее несут по темному сырому коридору навстречу неизвестности.
Второй раз она очнулась от неумолчного шума – то был гул города. Сона могла сколько угодно лежать возле стены дома, где ее оставили, но никто не обращал на нее внимания: такие картины в Варанаси были привычными. Многие спали, расстелив на камнях тряпку, а то и вовсе обходясь без нее.
Молодая женщина с трудом поднялась и побрела, опираясь о стену. Она была так слаба, что ей казалось, будто ее ноги прилипают к земле.
Ее вышвырнули в мир, где у нее не было никого и ничего. Сари напоминало тряпку. Живот сводило от голода. Единственным богатством молодой женщины были отросшие волосы, но теперь она не радовалась даже им.
