Эйна Ли - Обретенная любовь
Вернувшись к Эви, Адам приложил ухо к ее сердцу и обнаружил, что она дышит неглубоко, но ровно. Занявшись тем, что необходимо было сделать после родов, он почувствовал, что тело Эви слишком горячее. Адам достал из седельных сумок две запасные чистые рубашки, обмыл Эви, затем разорвал одну из них и использовал в качестве прокладки, а другую надел на нее.
Обычно пышные волосы Эви сейчас прилипли к голове. Под глазами образовались большие фиолетовые круги, которые резко выделялись на фоне бледного лица.
В этот день Адам почти не отходил от постели Эви. Он вышел только один раз для того, чтобы похоронить их дочь. Когда он вернулся, Эви металась в бреду. Адам мучительно переживал, слыша, как она зовет то свою мать, то Симону. Выкрикивая его имя, Эви билась в муках, высказывая все свои прошлые подозрения, вспоминая их ссоры и выражая любовь к нему.
Адам держал ее за руку и, хотя она не слышала его, говорил о своей любви и о своем горе.
Адам Ролинз винил во всем только себя. Он один был ответственным за все, что случилось. Его обман привел Эви к безрассудному поступку, и она ушла из безопасного дома в эти дикие горы. Это безрассудство может погубить ее, как погубило их ребенка. Он ничего не дал Эви, кроме страданий и горя, с тех пор как вошел в ее жизнь. Получив ценный дар, он злоупотребил ее доверием.
Адам поклялся себе, что, если Эви выздоровеет, он заставит себя уйти из ее жизни. Она должна иметь свободу, которую желала и заслуживала.
Когда-нибудь, если он вымолит прощение у Бога, возможно, и Эви простит его.
В последующие дни Адам спал очень редко. Иногда он дремал, сидя у постели Эви и держа ее за руку. Он нежно смачивал губкой горячее тело, менял прокладку и поднимал ее голову, чтобы покапать в рот воду сквозь пересохшие губы. И укрывал ее каждый раз, когда она сдвигала одеяло в сторону.
На третий день Эви открыла глаза и увидела сидящего рядом Адама. Голова его склонилась на грудь. Первое, что она осознала, — отсутствие боли. Она помнила, что ощущала сильную боль. Эви оглядела хижину, и ее спутанные мысли начали приобретать определенный порядок. Она вспомнила причину боли и приподнялась, ища глазами маленький сверток. Увидев, что его нет, Эви откинулась назад и зарыдала.
Адам проснулся, услышав ее плач. Он с облегчением обнаружил, что она очнулась, и понял причину ее слез. Присев на койку, Адам обнял ее. Ей надо выплакаться, это положительный признак. Необходимо освободиться от горя.
Эви уснула вся в слезах. Но на этот раз ее сон не был бредом. Адам приложил руку к ее лбу и с облегчением почувствовал, что жар спал.
Впервые за эти дни он мог отойти от нее без страха. Адам установил ловушку для зайца, затем собрал грязную одежду и отнес ее к реке.
Стирка белья было незнакомым делом для Адама Ролинза, но он получал удовольствие от этого занятия, так как делал это для Эви. Выстирав одежду, он улыбнулся: возможно, Эви будет смеяться, если увидит, что ее властолюбивый муж делает женскую работу. Затем лицо его помрачнело, когда он подумал о будущем. С этого момента Эви больше не будет нуждаться ни в нем, ни в его деньгах, ни в чем ином. Как только они вернутся в город, он будет верен своей клятве.
Он оставит ее, и она сможет жить так, как захочет.
Эви проснулась в пустой хижине. Ей нужен был Адам, она не могла жить без него. Он, как всегда, сделал все правильно. Она печально огляделась по сторонам с горькой мыслью о потере ребенка. У них будут другие дети и появится настоящая семья. А сейчас не надо предаваться унынию. Адам и так настрадался с ней.
Эви подняла руку и увидела, что одета в рубашку Адама. Она приподняла одеяло и густо покраснела, увидев, что был вынужден сделать муж, пока она валялась без сознания.
В хижину вошел Адам, неся освежеванного зайца, и улыбнулся ей. Еще несколько минут назад Эви страстно желала его присутствия, но сейчас почувствовала неловкость, как будто они были незнакомы. Она отвернулась от него.
Это движение не осталось незамеченным. Конечно, Эви считает его повинным в потере ребенка. В отчаянии он молча подошел к очагу, чтобы приготовить мясо.
Когда запах жареного зайца ударил в ноздри Эви, она почувствовала, как к горлу подступила желчь. Эви прикрыла рот рукой и устремилась к двери. Срыгнув несколько раз, ощутила, что Адам поддерживает ее, обхватив рукой за талию.
Проклятие! Как только он терпит все это? Она несколько раз глубоко вдохнула свежий воздух. Ее ноги дрожали от напряжения, когда она позволила ему отвести ее назад в койку. Адам склонился над ней:
— Как ты себя чувствуешь?
— Хорошо, — резко ответила она. — Я только хочу спать.
— Может быть, поешь что-нибудь, Эви? Ты не ела уже четыре дня.
— Возможно, чуть позже. А сейчас только чашечку чая.
Адам принес ей чай, и Эви начала медленно пить его.
Вскоре горячий напиток подействовал на нее укрепляюще, и она снова почувствовала себя человеком.
Вместе с этим ощущением пришло чувство стыда за то, что она так обращалась с Адамом. Эви знала, что ее реакция приводила его в замешательство, но ничего не могла поделать с собой. Когда она лежала без сознания, он ходил за ней, как сиделка. Думать об этом было непереносимо.
Еще труднее было ощущать свою вину. В последние дни Адам нес на своих плечах тяжелую ношу, и все из-за ее упрямства. Сколько раз он просил ее вернуться в Сакраменто! И оставался здесь только ради нее.
Сейчас он отдалился от нее, и его молчание было весьма выразительным. Наверное, он больше ничего не хотел от нее и оставался здесь только ради приличия.
Глотая чай, она наблюдала за движениями Адама у очага. Этот молодой человек, всю жизнь проживший со слугами, делал все без особых усилий, легко приспособившись к примитивным условиям и не проявляя какого-либо раздражения.
Болезненно воспринимая его сдержанность, Эви нарушила молчание:
— Адам, мне не хотелось бы говорить на эту тему, но, пожалуйста, расскажи о ребенке.
Адам склонился над котелком, помешивая мясо. Его спина напряглась, и он медленно выпрямился.
— Это была девочка.
Подбородок Эви дрогнул, но она сдержала слезы.
— Как долго она… она…
— Она родилась мертвой. Так и не открыла глаза. — Он повернулся к ней, и она увидела блеск влаги в глазах. — У нее были темные волосы, как у тебя.
— Или у тебя, — вставила Эви с дрожащей улыбкой. — Она была… обезображена?
— Нет, Эви. Она была великолепна. Думаю, у нее оказалось недостаточно крепкое сердечко. — Он замолчал, затем продолжил сдержанным тоном: — Я назвал ее Мэри Макгрегор Ролинз. — Он снова замолчал и проглотил ком, подкативший к горлу. — Она похоронена под большим дубом у реки, — тихо добавил он.
