Лоретта Чейз - Рискованный флирт
– Не смеши, – сказал Дейн. – Ум тут ни при чем. Но отдаю тебе должное – ты прекрасно себя повела в ситуации, в какой любая нормальная фемина убежала бы и стала вопить с ближайшей башни.
– Ну, это было бы бестактно!
– Ты имеешь в виду, это означало бы поражение, – сказал он. – А ты не сдаешься, это не в твоей натуре. В чем Ваутри убедился на личном примере.
Джессика нахмурилась:
– Я понимаю, что у меня было преимущество – он слишком джентльмен и не мог драться во всю силу. Он только старался стряхнуть меня. Но мне не пришлось бы воспользоваться своим преимуществом, если бы этот дурак не держался за икону. А когда он ее, наконец, выпустил, я уже так разъярилась, что не могла остановиться. Если бы ты не пришел, боюсь, я бы его убила. – Она положила голову ему на плечо. – Не думаю, что кто-то другой смог бы меня остановить.
– Да, есть своя польза и от нас, больших жалких олухов. – Дейн подхватил ее на руки и понес к круглому обеденному столу. – К счастью, тогда у меня было уже две руки, справился бы с тобой. – Он посадил ее на блестящую столешницу. – Ты мне вот что скажи – почему моя умная, уравновешенная жена не оставила при себе хоть нескольких слуг, пожар там или нет пожара.
– Я оставила, но Джозеф и Мэри были наверху, в Южной башне, и не слышали. Я не заметила бы Ваутри, если бы он не вышел на главную лестницу. Но я пошла вниз посмотреть, не едешь ли ты. Кто-то должен был вас встретить, чтобы Доминик понял, что ему рады. – У нее дрогнул голос. – Я хотела его крепко-крепко обнять.
Он приподнял ей голову и посмотрел в затуманенные глаза.
– Я его обнял, сага, – нежно сказал он. – Я посадил его на лошадь перед собой и крепко прижимал, потому что он маленький, ему нужна уверенность. Я ему сказал, что буду о нем заботиться, потому что он мой сын. Я ему рассказал, что ты тоже ему рада. Я все про тебя рассказал – что ты добрая, все понимаешь, но терпеть не можешь всякую чепуху. И когда мы приехали домой, первое, что Доминик увидел, – неопровержимое доказательство последнего тезиса. Ты доказала, что папа говорит правду и что папа все про всех знает.
– Тогда я должна обнять папу. – Она закинула руки ему на шею и прижалась к груди. – Я тебя люблю, Себастьян Лесли Гай де Ат Баллистер. Я тебя люблю, лорд Дейн и Вельзевул, лорд Блэкмор, лорд Лонселз, лорд Баллистер…
– Слишком много имен, – сказал Дейн. – Поскольку мы женаты больше месяца и ты, кажется, намерена остаться, я могу позволить тебе называть меня по имени. В любом случае это предпочтительнее «олуха».
– Я тебя люблю, Себастьян, – сказала Джессика.
– Я тоже отношусь к тебе с нежностью, – сказал он.
– С огромной нежностью, – поправила она.
Халат соскользнул у нее с плеч, и он поспешно натянул его.
– Огромной – подходящее слово вот для этого. – Он посмотрел вниз, где его копье уже приподнимало халат. – Пойдем-ка поскорее наверх и ляжем спать, пока мое чувство нежности не разрослось до непомерной величины.
– Идти сразу спать было бы неразумно, – сказала Джессика, просунула руки под его халат и погладила грудь. Мышцы были тугие, от них шла пульсация.
– После всех этих событий ты измучена, – сказал он, подавив стон. – Да и у меня сотня синяков в разных местах. Ты же не хочешь, чтобы на тебя взгромоздился стокилограммовый грубиян.
– Ты мог бы быть подо мной, – нежно сказала она.
Он приказал себе игнорировать то, что услышал, но яркая картина встала перед глазами, и его жезл энергично отреагировал. Прошел месяц с тех пор, как она ему сказала, что любит. Прошел месяц с тех пор, как она приглашала его, а не просто сотрудничала. Как ни вдохновенно было это сотрудничество, Дейну почти так же не хватало бесстыдной увертюры, как этих трех драгоценных слов.
К тому же он животное. Похотливый слон.
Он поднял ее со стола. Он хотел поставить ее на пол, потому что нести было опасно, слишком интимное прикосновение, но она не дала себя поставить. Вцепившись ему в плечи, она обвила его ногами за талию.
Дейн не удержался и посмотрел вниз.
Он увидел нежные белые бедра и темные кудри прямо под поясом, который больше не удерживал халат так, как ему полагалось. Она передернула плечами, и халат снова соскользнул. Она по одной вынула руки из рукавов, и элегантный халат стал бесполезной шелковой тряпкой, болтавшейся вокруг талии.
Улыбнувшись, она закинула руки ему за шею и потерлась крепкими белыми грудями, раздвигая края его халата. Теплые женские холмики прижались к его коже. Дейн повернулся обратно к столу и навалился на него.
– Джесс, какого черта, я не могу лезть по лестнице в таком состоянии! Как мужчина может смотреть перед собой, когда ты с ним такое вытворяешь?
Она лизнула его в углубление под шеей.
– Мне нравится твой вкус, – пробормотала Джессика. – И ощущение кожи под губами. И как ты пахнешь – мылом, одеколоном и мужчиной. Я люблю твои большие теплые руки… и твое большое теплое тело… и твой огромный пульсирующий…
Он запрокинул ее голову и впился губами в рот. Она его мгновенно приоткрыла, приглашая войти.
Она была порочная, femme fatale, но на вкус свежая и чистая, как дождь, и он ее пил, вдыхал яблочный запах мыла, смешанный с ее собственным ароматом. Большими темными руками он гладил ее изысканные формы – стройную шею, нежный изгиб плеч, шелковые округлости грудей с напряженными темными бутонами.
Он лег спиной на стол, посадил ее на себя, и снова прошелся по дивному женскому контуру губами и руками. Он гладил податливую гладкую спину, сжимал женскую талию…
– Я глина в твоих руках, – прошептала она ему на ухо. – Я безумно люблю тебя. Я так тебя хочу!
Хриплый от желания голос вплывал в голову, пел в венах, оплетал сердце.
– Sono tutta tua, tesoro mio, – отвечал он. – Я весь твой, мое сокровище. – Он приподнял ее за ягодицы над своим мужским достоинством и застонал, когда она направила его в себя. – О, Джесс!
– Весь мой. – Она медленно осела на его копье.
– Боже! – Его пронзило наслаждение. – О Dio! Я сейчас умру.
– Весь мой, – сказала она.
– Да, убей меня, Джесс. Сделай так еще раз.
Она еще раз поднялась и опустилась, с той же мучительной медлительностью. Еще один удар молнии. Опаляющий, восторженный.
Он просил еще. Она давала еще, она на нем скакала, она им управляла. Он хотел, чтобы так было, потому им владела любовь, его поглощало счастье. Она была хозяйкой его тела, любящей хозяйкой его сердца.
Когда, наконец, разразилась гроза, и она, содрогаясь, упала ему на грудь, он прижал ее к сердцу – туда, где секрет, который он так долго скрывал, толкался и рвался из груди.
Но он больше не хотел секретов. Теперь он мог его выразить в словах. Это было совсем просто, когда все, что было заморожено и похоронено в глубине, растаяло и забурлило, как весенние ручьи в Дартмуре.
