Дженнифер Блейк - Черная маска
Чистые печальные звуки поднялись и поплыли в теплом воздухе. Каждая нота была точна и тщательно выверена. Ясная и простая мелодия рассказывала о дружбе, веселье, боевом братстве, сражениях и одиночестве военных лагерей. Она пела о Джонни, о его рыжих волосах и веснушках, его любви к жизни, широкой и доброй улыбке, беззлобном юморе и готовности понять другого. Эта невообразимо горькая мелодия без слов была данью Джонни, реквиемом, криком боли.
Слушая, Летти вспоминала, как после того памятного разговора тревога на лице Джонни сменилась облегчением и доверием. А она подвела его, сама передала в руки убийцы. Она одной из последних видела его живым. Джонни сказал ей: «Не знаю, увижу ли я вас снова». Он не увидел.
Последние чистые звуки гармошки затихли. Мать Джонни плакала, другие женщины вытирали глаза. Мужчины подходили к Рэнни и пожимали ему руку. Постепенно все стали расходиться, тетушка Эм пошла поговорить с Салли Энн и ее семейством, а Летти все никак не могла отойти от заваленного цветами гроба.
Джонни был мертв, и она помогла убить его. И, словно этого было недостаточно, теперь она покрывала своим молчанием человека, его убившего. Ей нет прощения. Можно сказать, что она делает это ради тетушки Эм, но от правды не скроешься. Она ничего не сказала Уорду по той самой преступной слабости духа и плоти, которая позволила ей отдаться Шипу.
Глядя на Рэнни, слушая, как он играет для своего друга, Летти окончательно поняла, что она падшая женщина. Рэнни был таким простым и добрым. То, что она с ним сделала, преступно. Всем будет лучше, если она уедет.
Она вернется в Бостон, где будет знать, чего от нее ждут, что разрешено, а за что осудят. Она уедет сейчас, пока еще возможно вернуть осознание того, кто она, для чего живет и что ей делать в оставшиеся годы ее загубленной жизни. Но в первую очередь, если она хочет хотя бы в будущем уважать саму себя, ей необходимо кое-что сделать — то, что ей следовало сделать еще несколько недель назад. Тогда это послужило бы благой цели, спасению человеческой жизни.
К собственному стыду, Летти почувствовала, что ей не хочется этого делать даже сейчас. Слезы хлынули у нее из глаз и потекли по щекам.
Решение, если оно принято, надо выполнять как можно скорее. Так Летти учили, так она обычно и поступала. Вернувшись вместе со всеми в Сплендору, она пошла в свою комнату, сняла шляпу и перчатки и села за стол, за которым всегда писала письма. Перо громко скрипело в тишине комнаты — Летти не нужно было сидеть и раздумывать, она продумала все, что должна сказать, по дороге с похорон. Да и раньше она думала об этом в долгие сумеречные часы на веранде, бессонными ночами, засыпая и просыпаясь, снова и снова, в течение нескольких недель.
Ощущение, что наконец она хоть что-то делает правильно, придавало ей силы. Она не отрывала перо от бумаги, пока не написала последнюю строчку. Слеза — и откуда она только взялась? — упала на страницу. Летти быстро взяла промокательную бумагу и прижала ее к прозрачной капле, пока та не высохла. Слово, на которое упала слеза, расплылось. Ну и пусть. Она не может все снова переписывать.
Летти аккуратно сложила листок, взяла другой и опять обмакнула перо в чернильницу. Так она и сидела с-пером в руке над чистым листом. Слова не приходили. Наконец Летти положила перо и убрала бумагу. Будет лучше, если это послание она передаст на словах, лично. Она сделает это утром, пораньше.
Солнце опустилось, и в комнате сгущались тени. Это был тот самый сумеречный час, когда летняя жара начинает уходить, уступая место прохладе. Через раскрытые окна она слышала звук голосов на веранде — там сидели Рэнни и тетушка Эм, наслаждаясь дуновением вечернего ветерка. Где-то в полях за домом заворковала пара голубей. Звук был жалобным, почти отчаянным.
Летти взяла сложенное письмо, положила его в карман и направилась к двери. Проходя мимо туалетного столика, она машинально бросила взгляд на свое отражение в зеркале и остановилась, пораженная. Бледная, сосредоточенная, со сжатыми губами, она была похожа на свою бабушку на портрете, который висел в гостиной их дома в Бостоне. Нахмурившись, Летти отвернулась и быстро вышла.
Запах жарящейся курицы с чесноком, луком и разными травами висел над задним двором и кухней. Было слышно, как Мама Тэсс стучит кастрюлями, помешивая что-то на плите. Скоро позовут к ужину, ей придется поторопиться.
Небо на западе становилось бледно-лиловым и золотым, в эти же цвета окрасилась блестящая поверхность пруда Динка. От воды шел легкий запах рыбы и гниющих водорослей. Поверхность казалась неподвижной, но это было обманчивое впечатление — по водной глади скользили насекомые, время от времени раздавался шлепок, и по воде расходились круги от хвоста крупной рыбы. Неподвижный силуэт в прибрежных кустах оказался голубой цаплей, застывшей на одной ноге в ожидании ужина.
Везде рядом с жизнью таилась смерть, это неизбежно. Но ни один человек не имел права навлекать смерть на другого человека. Ни один!
Вот и дерево с дуплом. Летти положила письмо и вытащила руку, чувствуя, как сердце сжимает боль. Шип придет сюда и будет стоять на том же месте, где сейчас стоит она. Он достанет письмо, прикоснется к бумаге, которая была в ее руках. Он прочтет то, что там написано, и, может быть, улыбнется.
Летти прислонилась лбом к живой коре. Она знала, что будет трудно, но не ожидала, что так трудно.
Предательство… Он предал ее. Он взял ее тело и душу и так странно изменил их, что она едва узнавала себя. Он разбудил в ней такие первобытные инстинкты, которые глубоко спят у большинства цивилизованных людей. С помощью влажного и жаркого климата этих мест, где жизнь бьет ключом, он превратил ее в какую-то шлюху. Только такая и может любить убийцу. Любить? Нет, это невозможно! Ведь она почти не знала его. Он появлялся и исчезал в сотне разных обликов и каждый раз был совсем не похож на себя, такого, каким был в предыдущую встречу. Но он прикасался к ней, обнимал ее, укрывал от бури… Было в нем нечто такое, что заставляло ее искать новых встреч. Это было выше, чем просто физическое влечение, и Летти знала для этого только одно слово — «любовь».
Ведь если она не любит его, почему его предательство вызывает такую боль? Почему она чувствует, что, выдавая его, разрушает себя?
Летти не могла стоять здесь бесконечно. Становилось темно, ее наверняка уже хватились. Она не хотела, чтобы тетушка Эм и Рэнни обнаружили ее здесь. Они все узнают, разумеется, когда все закончится, но тут ничего не поделаешь. Они тоже подумают, что она их предала… Она очень сожалела об этом, ужасно сожалела, но другого выхода не было. Решение, единственно возможное, было принято. Теперь ей только оставалось пройти через все это если она сможет.
