Виктория Холт - Римский карнавал
После этого она перестала носить черное монашеское платье, а волосы ее всегда блестели, как золото.
Она никогда не знала, когда приедет Педро Кальдес с письмами из дома; она решила, что этот молодой человек, который ей очень понравился, должен всегда видеть ее красивой и хорошо одетой.
Пантисилея оказалась очень веселой компаньонкой, и Лукреция не могла понять, как она могла ранее обходиться без этой жизнерадостной девочки.
Они часто сидели в отведенных им комнатах и вышивали, хотя Пантисилея гораздо больше любила петь под аккомпанемент лютни Лукреции. Пантисилея захватила лютню с собой. Еще она привезла несколько гобеленов, и теперь они висели на стенах, делая комнату менее похожей на келью. Она без конца говорила о мире, оставшемся за монастырскими стенами. Она была очень забавна и немного непоследовательна, что и делало ее, думала Лукреция, такой привлекательной собеседницей. Лукреция теперь чувствовала, что она просто увяла бы в обществе добрых, но слишком уж рассудительных монахинь.
Пантисилея с удовольствием обсуждала взаимоотношения братьев Лукреции и поведение Санчии, которая поочередно становилась любовницей то одного, то другого брата. Никто еще при папском дворе не вел себя так, как Санчия, заявила девушка. Чезаре и Джованни открыто посещали ее, и весь Рим знал, что они ее любовники. А маленький Гоффредо в восторге от того, что братья соперничают из-за его жены, и помогает Чезаре взять верх над Джованни.
Она рассказала о хорошенькой девушке из Феррары, которая была обручена.
— Его светлость герцог Гандийский заметил девушку и стал домогаться ее, — начала Пантисилея, — но ее отец твердо решил выдать ее замуж, подобрав выгодную партию. У нее имелось богатое приданое, она была очень хороша собой, казалось, ничего не изменишь. Но герцог решил сделать ее своей любовницей. Об этом никто не знает. Но теперь свадьба отложена, некоторые говорят, что спутница герцога, с которой его часто видят — она всегда в маске, — и есть та синьора.
— Мои братья очень похожи друг на друга тем, что всегда добиваются желаемого.
— Правда, так и есть. В Риме много сейчас говорят об этом любовном приключении герцога.
— Под маской в самом деле скрывается та девушка?
— Никто не может быть в этом уверен. Но известно, что герцога всегда сопровождает фигура в маске. Они вместе ездят верхом — иногда на одном коне. Компаньон герцога всегда одет так, что невозможно понять, мужчина это или женщина.
— Как же Джованни любит привлекать к себе внимание! А мой брат Чезаре? У него есть дама в маске?
— Нет, синьора. Синьора кардинала видят только во время торжественных церемоний в церкви. Говорят, что он больше не любит Санчию и что по этой причине между братьями воцарились мир и покой.
— Надеюсь, что это так.
— Их видели вместе, они шли, взявшись за руки, как истинные друзья.
— Мне очень приятно слышать об этом.
— Да, госпожа, а что же вы наденете? Зеленое платье с розовой отделкой так идет вам.
— Я и так достаточно хорошо одета?
— Мадонна, а что если приедет Педро Кальдес?
— Что ж из этого?
— Ему будет так приятно увидеть вас в том бархатном зеленом с розовым платье.
— Почему ты так думаешь? Пантисилея весело улыбнулась в ответ.
— Мадонна, Педро Кельдес влюблен в вас. Любой поймет это, заглянув ему в глаза. Но, наверное, не любой — уж не сестра Керубино. — Она изобразила искаженное лицо доброй монахини с величайшей точностью. — Нет, она не догадается. А я догадалась. Я уверена, что Педро Кальдес страстно, но безнадежно вас любит, мадонна.
— Какую ерунду ты говоришь! — ответила Лукреция.
Он любил ее.
Она знала, что Пантисилея права. Его выдавали каждый жест, его голос. Бедный Педро! На что мог он надеяться?
Но она ждала его прихода и, как обычно, следила за своей внешностью.
Ее веселая служанка была интриганкой. Она считала, будучи фривольной и сентиментальной, что Лукреция неминуемо почувствует соблазн предаться удовольствиям. Она постоянно говорила о Педро — о его внешности, его прекрасных манерах.
— О, какая будет трагедия, если папа вздумает заменить его кем-нибудь другим! — сокрушалась она.
Лукреция посмеивалась над девушкой:
— Ты влюблена в этого юношу, я уверена.
— Я бы влюбилась в него, если бы от этого был какой-нибудь толк, — заявила Пантисилея. — Но он любит только одну и никого больше.
Лукреция обнаружила, что ей нравятся подобные разговоры. Она становилась такой же взволнованной, как и ее компаньонка, говоря о Педро. В келье, все больше напоминавшей небольшую комнату во дворце, они сидели вместе, смеясь и сплетничая. Когда Лукреция слышала звон колоколов Сан Систо, она выглядывала из окна и видела спешивших в церковь монахинь, иногда, услышав вечернюю службу, она оставляла свои мечты. Торжественная атмосфера церкви и святость обители делали визиты Педро Кальдеса еще более волнительными.
Однажды, когда она вышла в холодную комнату встретить его, она заметила, что он спокоен и невесел. Девушка поинтересовалась, что опечалило его.
— Мадонна, — серьезно ответил юноша, — мне в самом деле так грустно, что, боюсь, я уже никогда не смогу быть счастливым.
— С тобой случилось что-то ужасное, Педро?
— Самое ужасное, что только могло произойти.
Она стояла рядом с ним, касаясь его рукава своими нежными тонкими пальцами.
— Ты можешь довериться мне, Педро. Ты знаешь, что я сделаю все, чтобы помочь тебе.
Он опустил глаза и увидел ее руку на своем рукаве, неожиданно он схватил ее и стал целовать; потом опустился на колени и спрятал лицо в складках ее пышной юбки.
— Педро, — мягко повторила она, — ты должен рассказать мне о своей беде.
— Я больше не могу приезжать сюда.
— Педро! Ты устал от этих поездок? И попросил моего отца найти тебе замену? — В ее голосе слышался упрек, юноша вскочил на ноги. Она заметила его горящий взгляд, и сердце ее забилось от радости.
— Устал! Я только и живу этими встречами. — Тогда… Он отвернулся.
— Я не могу смотреть вам в глаза, мадонна, — тихо проговорил он. — Я не смею. Я попрошу папу заменить меня. Больше у меня нет сил приходить сюда.
— А твое несчастье, Педро?
— Оно в том, что я люблю вас… сохрани меня Господь!
— И это так огорчает тебя? Мне очень жаль, Педро.
Он повернулся к ней, глаза его сверкали.
— Что же мне еще остается делать, если не огорчаться? Видеть вас, знать, что однажды придет приказ, и вы вернетесь в Ватикан, а когда вы окажетесь там, я не осмелюсь даже заговорить с вами.
— Если я и вернусь туда, мы по-прежнему останемся друзьями. Я стану так же просить тебя прийти ко мне и развлечь меня своими рассказами и легендами о твоей стране.
