Александр Дюма - Полина; Подвенечное платье
Прошел еще месяц. Цецилия стала ожидать письма с большим нетерпением. Минула еще одна неделя, затем еще четыре дня. Время тянулось бесконечно долго. Наконец поутру на пятый день кто-то позвонил в колокольчик. Сердце Цецилии сильно забилось, она отворила дверь и увидела почтальона с письмом.
Оно было от Генриха.
Вот его содержание:
«Милая Цецилия!
Во-первых, счастье наше не изменилось. Я прибыл в Гваделупу после долгого плавания, впрочем, наш корабль задержали не бури, а безветрие. Я отыскал своего дядю – это превосходный человек. Он так обрадовался, когда узнал, что я избрал торговое дело, что тотчас объявил меня своим наследником.
Говорят, милая Цецилия, что мой дядя несказанно богат.
Но, мой друг, все имеет и дурную сторону: дядя объявил мне, что он меня так полюбил, что ни под каким предлогом не отпустит меня раньше чем через два месяца. Я уже хотел было отказаться от его наследства, но подумал, что продажа товаров задержит меня почти на столько же. А капитан нашей «Аннабель» заверил меня в том, что ему нужно столько же времени для получения нового груза… Ты видишь, милая Цецилия, необходимость вынудила меня остаться. И вот я буду узником Пуэнт-а-Питра еще два месяца. К счастью, завтра утром отходит один корабль: он принесет тебе известие о твоем несчастном изгнаннике, который любит тебя, Цецилия, и будет любить вечно.
Я все рассказал моему дяде. Он сначала, конечно, немного расстроился, когда узнал, что ты не принадлежишь ни к какому торговому дому. Но когда я описал ему твои достоинства, когда уверил его, что и ты полюбишь его за любовь ко мне, он наконец утешился в своем горе. Стоит заметить, милая Цецилия, что этот плебей по собственному желанию вместе с тем первый аристократ в этих местах: он деспотически отнимает частицу «де» у тех, кому она принадлежит, и жалует ее тем, кто ее никогда не имел.
Какая здесь роскошная природа! Как я был бы счастлив, Цецилия, если бы мог вместе с тобой созерцать эту девственную красоту, не оскверненную еще присутствием человека! Мысль теряется в бесконечности океана! Взор, устремленный в чистую небесную лазурь, словно встречает самого Творца.
К несчастью, тебе чужда эта природа. Ты не знаешь, милая Цецилия, ни этих растений, ни этих цветов, и они тебя не знают. Как я обрадовался, увидев здесь увядший розан: я вспомнил Англию, Хендон, ваш домик и сад, нашу могилу.
Какой драгоценный и ужасный дар – память человека! В один миг преодолел я тысячу восемьсот лье и посидел с тобой в беседке вашего сада, погулял по его дорожкам, полюбовался всеми твоими подругами-цветами, от роскошной розы до скромной фиалки, посмотрел на птенчиков, которые так смело и весело прыгали по земле у ног твоих в поисках зерен, что ты им бросала горстями.
Не знаю отчего, милая Цецилия, но сегодня душа моя полна надежды и радости. Все здесь так прекрасно и величественно – и растения, и люди, что сомнения мои исчезают, сердце больше не щемит грусть, и я начинаю дышать свободно.
Вот вошел мой дядя. Он непременно хочет, чтобы я посмотрел его плантации. Я отказываюсь. Но он говорит мне, что когда-нибудь они станут твоими, и я решаюсь расстаться с тобой на два часа. До свидания, Цецилия!
Знаешь ли, что мы сделаем, Цецилия, если ты приедешь жить в Гваделупу? Мы срисуем ваш маленький домик в Англии, снимем план с сада, привезем семян всех твоих цветов и среди плантаций моего дяди воссоздадим хендонский рай.
Я все строю воздушные замки, карточные домики, а потом молю Бога, чтобы он не рассеивал мои мечты и дал им осуществиться.
К счастью, я почти всегда один, то есть с тобой, Цецилия. Ты ходишь со мной, разговариваешь, улыбаешься мне. Порой ты видишься мне так явно, что я простираю к тебе руки и понимаю, что ты живешь в душе моей, присутствуешь в ней, как тень, исчезаешь, как мечта.
После отплытия этого корабля я не смогу написать тебе раньше чем через месяц или даже через шесть недель: корабли теперь станут ходить редко. Но уже через два месяца я поеду… О, Цецилия, поймешь ли ты, что произойдет со мной при виде берегов Франции, при виде Парижа, при въезде на улицу Дюкок. Я поднимусь на пятый этаж, позвоню в дверь и паду к ногам твоим… О Боже, Боже! Перенесу ли я это счастье?
Прощай, Цецилия, иначе я никогда не закончу своего письма и все буду повторять одно и то же. Молись за меня, Цецилия, молись: только тебе одной я обязан своим счастьем, и повторяю тебе, я уже начинаю его бояться.
Прощай, моя Цецилия! Пусть это золотое облачко, как колесница ангела, летящая в этой синеве, принесет тебе мой поклон… Тихо плывет оно по небу к милой Франции, но вот у него выросли крылья, и, теперь оно летит быстро, как орел… Спасибо, прелестное облачко, неси скорее поклон моей Цецилии, скажи ей про мою любовь.
Прости еще раз, милая Цецилия, прости, прости!
Твой Генрих».
Как ни длинно было это письмо, Цецилии оно показалось очень коротким. Она перечитывала его целый день и наконец выучила его наизусть, как и все другие. Продолжая работать над своим подвенечным платьем, она часто повторяла фразы своего жениха и перебирала его письма.
Между тем работа над платьем заметно продвинулась: великолепная гирлянда цветов восходила по передней части юбки до самого пояса и отсюда разветвлялась по лифу и рукавам.
Половина платья была уже вышита, а так как, по всей вероятности, Генрих не вернется раньше чем через три месяца, к его приезду оно будет готово.
Изредка спрашивала о Генрихе и маркиза, но как о совершенно постороннем человеке. Госпожа ла Рош-Берто заботилась об этой свадьбе не из-за своего расположения к Генриху, а из-за той неприязни, которую она испытывала к Эдуарду: маркиза не хотела видеть свою внучку женой приказчика.
Дни проходили один за другим, но Цецилия знала, что ни одно судно не может отплыть из Гваделупы раньше, чем через шесть недель, и потому ждала все это время довольно терпеливо, но по истечении двух месяцев начала беспокоиться. Наконец она получила новое письмо: сердце ее снова замерло от восторга, радость не знала границ.
«Я еду, милая Цецилия, я еду!
Корабль, с которым я посылаю тебе это письмо, может опередить меня только дней на восемь, а так как «Аннабель» прослыла здесь лучшим кораблем, то, может быть, я приеду в один день с моим письмом или даже раньше.
Понимаешь, Цецилия, я еду, я богат! Торговля увеличила мой капитал. Из него я выплатил господину Дювалю его пятьдесят тысяч франков. У меня осталось столько же, а еще дядя нагрузил мой корабль товарами тысяч на триста, да сто тысяч вручил мне как свадебный подарок.
Чувствуешь ли ты, Цецилия, весь мой восторг? Я беспрестанно спрашиваю шкипера: точно ли мы отправимся в путь восьмого марта?
